Писатели поняли, как смотреть на прошедший век

Нынешний литературный год выдался достаточно ровным, хотя и тут были приятные неожиданности. Лучшей книгой уходящего года, попавшей в короткий список «Русского Букера», я по-прежнему считаю сагу Елены Катишонок «Жили-были старик со старухой...» – свежее, ясное, умное повествование о судьбе семьи казаков-староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. Жаль, что книга не получила «Букера», жаль, потому что теперь, вновь оказавшись в тени, к широкому читателю она, похоже, так и не пробьется. Издать ее достойным тиражом и сделать доступной хотя бы в Москве и Питере никто, увы, так и не удосужился.

«Жили-были» Елены Катишонок фиксирует и главную тенденцию прошедшего года: почти все авторы, заслуживающие упоминания, дружно повернули головы назад, обратив взгляд в наше недавнее прошлое, ХХ век.

Это Андрей Геласимов, рассказывающий в «Степных богах» о послевоенной жизни забайкальской деревни, это и Александр Терехов, совмещающий в нашумевшем «Каменном мосту» два временных пласта – конец 1990-х и сталинскую Москву середины 1940-х. Это и получивший первый приз «Большой книги» Леонид Юзефович, повествующий в «Журавлях и карликах» о судьбе интеллигенции в 1990-е гг. И конечно, удостоенная «Букера» Елена Чижова, посвятившая повесть «Время женщин» жизни обитателей питерской коммуналки рубежа 1950–1960-х гг. И Игорь Сахновский, говорящий в своем мозаичном «Заговоре ангелов» о событиях и войны, и эпохи застоя. Это, разумеется, и Александр Кабаков, глазами банковского служащего описывающий в «Беглеце» смуту 1917 года, и Борис Хазанов с автобиографичной «Вчерашней вечностью» – романом со значимым подзаголовком «Фрагменты ХХ столетия». Пожалуй, даже и Роман Сенчин, который говорит в мрачнейших «Елтышевых» о современной деревне, но ясно показывает: корень нынешних бед – в нашем близком прошлом.

За исключением «Беглеца» все эти романы никак не назовешь исторической прозой. Как правило, это литература очень личная – недаром почти во всех перечисленных книгах присутствуют автобиографические моменты. И оба героя Юзефовича, историк Шубин и экс-геолог Жохов, и беглец Кабакова – своеобразные авторские альтер-эго. Недаром и главный герой Геласимова, мальчишка конца 1940-х, так похож на мальчишку середины 1970-х. Что уж говорить о той же Елене Катишонок, которая, судя по всему, написала историю собственной семьи.

Все это значит, что, пока историки спорят о том, как рассказывать о ХХ столетии в учебниках, а политики эксплуатируют исторические сюжеты этого самого столетия в своих нехитрых целях, литература придумала, что делать и как справиться с нашим недавним прошлым. Сделать это прошлое личным переживанием, рассказать о революционных ли, довоенных или послевоенных годах, о брежневской, ельцинской ли эпохе, глядя на нее не просто глазами героя (это-то в литературе всегда было), но собственными глазами. История, рассказанная от имени современного человека, увиденная сквозь призму судьбы его родных и личной биографии, – вот он, рецепт выделки 2009 года.

Потребность в осмыслении и описании прошлого возникает тогда, когда оно наконец проходит. Описанное же прошлое отпускает и больше не болит. И это тоже важный итог уходящего года. Есть надежда, что ХХ век все-таки и в самом деле кончился и наступает новое, другое время.