"Те, кто покупал западное за миллион, теперь покупает русское за 100 000"

Галерея Владимира Овчаренко «Риджина» открылась 20 лет назад и бодро существует по сей день: активно работает с художниками – новыми и не без помощи Овчаренко ставшими знаменитыми. В субботу в киевском Pinchuk Art Centre – выставочном пространстве Виктора Пинчука, главного украинского ценителя современного искусства, – открывается выставка художника Сергея Браткова, одного из любимцев «Риджины».

– С какой целью вы везете выставку Браткова в Киев?

– Да не мы везем! Пинчук открывает у себя выставку Браткова, практически первую персональную выставку художника из России или Украины. До этого он делал только персональные проекты иностранцев.

– А ситуации в современном искусстве России и Украины похожи. Отсюда кажется, что там, кроме Пинчука, никого и нет.

– Конечно, Пинчук далеко впереди. Как у нас – есть «Гараж» и есть следующие уровни. Там существуют еще галереи, как в Москве много лет назад. Но они все работают только с украинскими художниками. И все коллекционеры собирают там своих художников. Это везде так: у нас тоже в основном собирают своих и американцы в основном собирают американцев, а немцы – немцев. Просто на Западе традиция дольше, палитра богаче, там много некоммерческих структур, фондов, есть государственные институции. Так что художники могут найти себе место. В Москве теперь тоже образовались фонды, которые помогают художникам начать свою деятельность, не обращаясь сразу к рынку.

– Например?

– Например, Андрей Кузькин, вы его увидите и в фонде «Стелла», и в фонде «Эра». Он не хочет, наверное, связываться с коммерцией, пробует сначала найти себя.

– А ваша галерея коммерческая?

– Мы продаем искусство. Но сказать, что мы выставляем простых и всем понятных художников, нельзя.

– Есть мнение, что галереи и рынок мешают художникам развиваться, сразу ориентируя их на продажу.

– Так было только года за два до кризиса. И это было связано не со старшим поколением художников, а с притоком молодежи, которая вдруг осознала, что в современном искусстве можно зарабатывать деньги. Но наши молодые – Алимпиев или Хачатрян – они даже живопись не делают. Кстати, видео мы продаем больше, чем живопись, западные коллекционеры и фонды охотнее его покупают.

– Ну и Браткова никак не назовешь приятным коммерческим художником.

– Но его много коллекционируют – в Бельгии, например, у нас тоже.

– Коллекционеров за время кризиса поубавилось?

– Последний год показал, что исчезла прослойка случайных коллекционеров – супербогатых дам, например, которые берут у мужей деньги, покупают искусство, чтобы показать себя в каком-нибудь журнале. У нас в этом году покупают коллекционеры, которых мы знаем уже несколько лет. Люди, конечно, сейчас сократили свои бюджеты, и те, кто раньше покупал за миллион западное искусство, теперь за сто тысяч покупают русское.

– А цены корректируете?

– Ну, мы сейчас больше дисконтов даем. Но смотрите, что произошло: за последний год значительно выросли цены на Павла Пепперштейна, но это никак не связано с кризисом – просто Пепперштейн за эти годы сделал несколько прекрасных работ. Или Файбисович – мы за приличные деньги продаем даже его старые работы. Они и до кризиса не были дорогими – и тогда и сейчас 30 000–40 000 евро. Сейчас, конечно, нет такой конкуренции, как до кризиса: тогда еще до выставки все пытались работы продать. Люди дольше думают, больше торгуются, но все нормально.

– Вам нравится эта ситуация?

– А иначе я бы тут не сидел. Мечтаю коров выращивать, но пока не получается.

– Вы регулярно участвуете в крупных международных арт-ярмарках, продвигаете своих художников, но есть мнение, что это невыгодно – на внутреннем рынке цены выше.

– Это зависит от художника. Есть такие, у кого там никакого рынка нет, а у Дубосарского с Виноградовым хорошие дилеры на Западе.

– Когда большой западный музей, МОМА или Гуггенхайма, делает выставку современного художника, его рыночная цена автоматически повышается. А вот выставка, например, в Третьяковке ведет за собой деньги?

– Ну, если брать сегодняшнюю политику Третьяковки, то нет. Все, кто находится внутри процесса, понимают, как это делается. Некоторые дилеры отыскивают где-то во Франции сто работ какого-то художника, печатают огромный каталог, сочиняют историю, как он с кем-то великим обедал, кого-то любил, и делают выставку. А потом продают его по астрономическим ценам. Мы такие истории знаем. Ну, для Эрика Булатова, например, выставка в Третьяковке – очень хорошая выставка – была важна, о нем вспомнили.

– Но Булатов был известен еще в советское время.

– А прошлое не так важно. Выросло другое поколение зрителей и коллекционеров – они не знают тех, кого мы ценили 15 лет назад.

– Хорошо ли для них это незнание – они же могут сделать неловкие вложения?

– Знаете, я хорошо отношусь к вкусам русской публики. Иногда приходит человек, говорит, что ничего не понимает в современном искусстве, ты с ним разговариваешь и он тут же выбирает лучшую работу. Конечно, современное искусство не входит в приоритетные ценности наших богатых, но они что-то покупают. И я очень оптимистично смотрю вперед. Даша и Маша (Дарья Жукова – основатель культурного центра «Гараж» и Мария Байбакова – директор Baibakov Art Projects. – «Ведомости») – это другое поколение, воспитанное на Западе, современное искусство – часть их жизни. Та же Даша в интервью говорит, что она не так хорошо знает всех современных художников, но хочет участвовать в процессе. А у богатых среднего и старшего поколения как-то до современного искусства руки не доходят. Вот Вексельберг золотушки какие-то собирает.