Художники работают не от души, а от кошелька

Стеллу Кесаеву по привычке называют галеристкой, хотя галерею она закрыла три года назад и с тех пор ее можно с чистой совестью называть меценатом. Ее фонд занимается активной деятельностью в области современного искусства и поддерживает проекты и художников серьезных, не коммерческих. Наш разговор начался со скандальной истории – молодой человек въехал на джипе в зал фонда во время вернисажа.

– Вы подали в суд на протаранившего на джипе выставочный зал фонда. А есть люди, считающие его поступок художественной акцией.

– Подали, потому что это не современное искусство, а покушение на людей. За несколько минут до наезда там дети бегали вокруг скульптур Кузькина. Я не понимаю тех, кто это оправдывает. Мне понятны концептуализм, художники Альберт, Монастырский, Джозеф Кошут. А это хулиганство. Художник может над собой издеваться как угодно, но не над людьми.

– В прошлой Венецианской биеннале современного искусства ваш фонд принимал активное участие. Если бы вас назначили куратором русского павильона, что бы вы там сделали?

– Сразу скажу – я не куратор, я организатор. Могу со своими знаниями и возможностями организовать хорошую выставку. Я знаю, как это сделать: какого художника пригласить, куратора правильно выбрать. У меня ведь материальной заинтересованности нет, только желание представить Россию на высоком уровне. Я бы с удовольствием согласилась отвечать за наш павильон и вкладывала бы свои деньги, и мы все – весь наш фонд – работали бы очень серьезно. Но не мне решать.

– А если бы решали вы, то кого из художников позвали?

– Это должна быть выставка одного, максимум двух художников, которые что-то уже значат и прожили жизнь с современным искусством.

– Значит, это зрелый художник, а молодежь продвигать?

– Сейчас так много художников, что трудно найти среди них кого-то стоящего, способного поразить. Я смотрю вокруг и не нахожу – так много коммерческого, все уже было сделано когда-то, давно, многие повторяют известное.

– В 2004 г. вы организовали выставку Кабакова в Эрмитаже. Дарья Жукова открыла «Гараж» ретроспективой этого же художника. Некоторые считают, что она его и вернула в Россию. Не обидно?

– Не обидно, у меня тогда крик души был. Когда я первый раз увидела работы Ильи Кабакова, они на меня произвели необычайное впечатление, больше ностальгическое. Он мастер залезть глубоко в душу, у него это здорово получается. Видимо, от чистого сердца идет и поэтому результат гениальный. И когда я его увидела, то подумала, почему он выставляется по всему миру, но не в России, а он – наша история, должен вернуться. Мне было так интересно с ним разговаривать – не о делах, этим занимается Эмилия (жена Кабакова. – «Ведомости»), а об искусстве. Он говорит очень тихо, и я вслушивалась в каждое слово и была в упоении от его шепота, ни одного слова не пропустила. Великий художник.

– А кто еще произвел на вас впечатление?

– Андрей Монастырский, конечно. В его работах нет ничего красивого, они даже безобразными кому-то покажутся, но какая философия за ними стоит! Монастырский тоже гений, только в другом направлении, более философском. И когда я все его работы посмотрела, прочла книжку о «Коллективных действиях», то была поражена – страна стояла в очередях, а они художественные акции устраивали, размышляли о жизни, политике, философии. Только советский человек их до конца поймет.

– Но сейчас тоже есть бедная жизнь, некоммерческое искусство.

– Сейчас другое время – и искусство другое. Раньше художники многое делали от души, а теперь все думают, как сделанное продастся, какой успех будет иметь, содержание работы их не интересует. А у меня интерес к искусству идет из глубины души, и нет тут ничего напыщенного, надуманного. Мне интересно, тяжело, но интересно.

– Вы стали некоммерческим фондом, потому что не справились с коммерцией?

– Я, знаете, не продавец, я этого не умею. Мне хочется, чтобы наших художников знал мир, чтобы он понимал, как мы жили за железным занавесом. И у меня есть интуиция на музейные работы, которые войдут в историю, будут цениться по своему содержанию – историческому, политическому. Это музейные работы, такие больше никто не сделает, потому что то время не повторится.

– И как реализуется ваша цель – создание музея современного искусства на основе вашей коллекции?

– Продвигается, я очень надеюсь, что в 2013 г. он будет. Но пока боюсь об этом говорить.

– В вашем фонде проходят поэтические вечера, с поэтами так же интересно, как с художниками?

– Да, поэты мне интересны. Но идея была такова: мы как-то долго тут сидели с Рубинштейном, Львом Семеновичем, и он говорил, что были времена, когда художники и поэты собирались, читали стихи, разговаривали на философские темы. В студии Кабакова, в коммунальных квартирах, садились на пол, на старые матрасы, и так им было интересно. Я говорю, давайте так и сделаем. У нас ведь каждый художник – и поэт, и писатель, и критик. Тот же Никита Алексеев или Пепперштейн. И мне кажется, здорово: вот выставка, и вокруг нее разговоры.

– Я видела однажды, как встретились у вас поэты и художники – чуть не подрались.

– А по-другому нельзя. Истина рождается в дискуссии.