«Громозека» занял нишу трагикомедии для взрослых людей

Лет двадцать пять назад эти трое выступали в школьном ВИА «Громозека» – клеша, блестки, отросшие стрижки – и исполняли песню Пахмутовой и Добронравова про птицу счастья завтрашнего дня. «Завтра будет лучше, чем вчера. Лучше, чем вчера. Лучше, чем вчера». На сцене картонная птица счастья многообещающе взмахивала крылами. Разумеется, просто так, ничего такого не гарантируя. Как было у Володина в «Пяти вечерах», «молодость – окаянная штука, обещает и обманывает». Бывшие одноклассники встретились в бане накануне вечера выпускников, грустные и немолодые; на лысоватых головах – буденновки (видимо, в бане принято ретро, ностальгический флер советского детства сегодня в моде). Как дела? Нормально.

Фильм Владимира Котта о людях, выглядывающих из-под обломков жизни, которая с ними случилась. Обычная жизнь, запутанная, грустная, одновременно с драмами и без драм – как у всех. У героя, ставшего таксистом (Леонид Громов), – красная шапка-петушок и дочка – звезда лубочного порно. Милиционера (Борис Каморзин) не любит жена. У хирурга на столе умирает ребенок, а еще есть жена, любовница, разросшаяся грибница вранья и рак легких. Как дела? Нормально.

В плюсы Котту можно сразу записать, что «Громозека» – кино не ностальгическое. На теплых чувствах к любительской колбасе по два девяносто не спекулирует. Кроме открывающей и финальной сцен, в картине нет флэшбэков, только время от времени звучит ансамбль «Самоцветы». Другой вопрос, что герои фильма, конечно, люди советские, несовременные, выкорчеванные из земли, не отсюда. Пространство фильма (напоминающее чем-то картины финна Аки Каурисмяки) – обломки (по выражению одной михалковской героини) «чего-то большого, советского такого». Постсоветская Нетландия, зона. Призраками появляются в эпизодах Красная Шапочка – Яна Поплавская, Электроник с Сыроежкиным – братья Турсуевы и Буратино – Дмитрий Иосифов. «В его руках от счастья ключ, / И потому он так везуч». Ключа от счастья ни у кого не оказалось. Даже воспоминания стареют, а на смену им ничего не пришло. Страна на экране выглядит условной, потому что такой она видится героям картины: дети их, кажется, разобрались, что к чему, а эти... Только непрекращающаяся зима («Зима задолбала», говорится в лучшем в фильме диалоге) и то, что под ногами всегда скользко и темнеет рано, – вот что у нас у всех общее: и тридцать лет назад, и двадцать, и теперь.

«Громозека» вообще очень похожа на советское кино конца 70-х – начала 80-х годов. Круглосуточное вранье себе самому и другим, суетная и пустая жизнь – это все, разумеется, застойные дела. Привет «Осеннему марафону» и «Полетам во сне и наяву». И в то же время картина не только о зачем-то оставшихся в живых гражданах затонувшей Атлантиды, но и о том, какие, в сущности, трогательные, хрупкие и уязвимые это существа – мужчины. У оригинального, булычевского Громозеки было, если помните, целых три сердца. В фильме Котта их тоже, по числу главных героев, три. Все, в общем, бестолковые и все бьются. И по сегодняшним меркам это ведь уже очень много.

Автор – главный редактор российской версии журнала Empire