Лондонский театр Sadler’s Wells доехал до Москвы через полгода после премьеры

Один из самых экстравагантных спектаклей лондонского театра Sadler’s Wells благодаря Чеховскому фестивалю доехал до Москвы через полгода после премьеры
Simon-Annand

Мэтью Боурн, воинствующий борец с театральной рутиной и любимец Москвы, на целых две недели осел в Театре имени Моссовета – там идет его «Золушка». Хореограф обожаем миром за редкий в современной реальности талант рассказывать истории, да еще и сказочные, с подробностями и современными деталями.

«Золушка» тоже сохранила трехактную форму, но ее действие перенесено во времена Второй мировой войны. Организовать знакомство Золушки с ее принцем, в ХХ веке превратившимся в пилота ВВС Гарри, под звуки налета бомбардировщиков оказалось прекрасной идеей – музыка Прокофьева, писавшаяся как раз во время войны, несет след этой катастрофы. Все остальное тоже безболезненно транспонировалось из сказочного пространства в суровую реальность. Золушка оказалась в обычной лондонской многодетной семье, где кроме двух вредных сестриц есть еще целых три невыносимых брата, папаша в инвалидном кресле и мачеха, сохранившая удивительную свежесть, молодость и боевой задор. Несмотря на разрушения (их в подробностях воссоздает сценография Леза Бразерстоуна), в перерывах между бомбежками эти люди спешат в «Кафе де Пари», чтобы до упаду потанцевать с военными. Туда же под присмотром Ангела – и его существование оказывается единственным вопиющим нарушением бытового правдоподобия – отправляется со своим пилотом и Золушка, из синего чулка непонятно как превратившаяся в настоящую голливудскую диву. С партнером ее вполне предсказуемо разлучает даже не окончание его увольнительной, а очередной налет и ранение.

Хореографа Боурна можно было бы поздравить с успехом, если бы так удачно связывающиеся сюжетные линии ему удалось оснастить хореографически. Но музыка Прокофьева ставила подножки интерпретаторам не раз. Она очевидно объемна с точки зрения текста – и с этим многие научились справляться с помощью купюр. Но справиться с ее философичностью, расширяющей сцену до размеров вселенной, ножницами не удается. И трое внеплановых братьев, сколько трюков им ни сочиняй, не отменят катастрофу прокофьевского времени.