В Латвии победил французский «Настройщик»

Непростая трехчастная структура фестиваля образовалась не сразу, каждой частью он прирастал последовательно. Сначала родилась «Панорама российского кино», которая в течение нескольких лет знакомила жителей латвийской столицы и юрмальских отдыхающих с нашими лучшими фильмами. Два года назад к панораме пристроился международный конкурс игровых, документальных и анимационных короткометражек, и новая конструкция получила дивное имя «Экология души». Наконец, в прошлом году фестиваль включил в себя еще и музыкальную программу, закономерно переназвавшись «Музыка и кино».

Вообще-то взаимоотношения музыки и кино не такая уж простая культурная проблема, там разные сюжеты мелькают: умного союза, вульгарной эксплуатации, самоубийственного подчинения и т. д. Луис Бунюэль, к примеру, считал, что режиссер имярек, решаясь использовать в фильме музыку, тем самым расписывается в неспособности решить поставленные им эмоциональные задачи своими силами. На эту крайность есть, конечно же, что возразить, но дело, собственно, не в ней, а в том, что проблема есть, она интригует и увлекает. Латвийский фестиваль решил не уходить в нее с головой, ограничившись наведением преимущественно формальных мостов, но прогулки по этим мостам доставляют удовольствие.

Музыкальная программа была составлена с оглядкой на кино. В юрмальском зале «Дзинтари» – на главной музыкальной площадке фестиваля – выступил со своим оркестром патриарх армянской музыки Дживан Гаспарян, чей старинный дудук звучал и у Мартина Скорсезе в «Последнем искушении Христа», и у Ридли Скотта в «Гладиаторе», и у Марты Файнс в «Евгении Онегине». Дал концерт из дюжины песен «Мумий Тролль» – все они когда-то пригодились в кино, правда, в этом качестве не запомнились, и потому «кинематографический» Илья Лагутенко выглядел в Юрмале, по мнению многих, бледней себя обычного, в блестках хитов. Наконец, зажег вместе с The No Smoking Orchestra нечесаный балканский буян Эмир Кустурица: он, конечно же, самое зримое и эффектное воплощение союза музыки и кино, и закономерно, что именно ему был предложен пост почетного президента фестиваля. «Дзинтари» на концерте The No Smoking Orchestra был полон, завелся с полоборота и веселился два часа кряду, которые Кустурица и его музыканты честно отработали. Накануне автор «Аризоны дрим» и «Времени цыган» дал в уютном рижском кинотеатре мастер-класс, и там собралось куда меньше публики – человек от силы тридцать, выслушавших проклятия Кустурицы в адрес корпоративного капитализма и его соображения о том, что жизнь и ее живые подарки важнее искусства и впечатлений от него; соображения, подкрепленные рассказом о том, как сам он шесть, что ли, раз пытался посмотреть в кино великий «Амаркорд» и неизменно на нем засыпал.

Кустурица-музыкант в Юрмале имел гораздо больший успех, чем Кустурица-режиссер в Риге, да и в целом на фестивале «Музыка и кино» музыка взяла верх над кино: короткие фильмы международного конкурса были показаны факультативно, совсем малым экраном, а выпущенные в большой зал мультиплекса российские новинки этот зал не собирали: ни «Generation P» Виктора Гинзбурга по известной книжке, ни «Елена» Андрея Звягинцева, отмеченная тем же Кустурицей в каннском «Особом взгляде», ни «Два дня» Дуни Смирновой, ни третья часть михалковских «Утомленных солнцем» – несмотря даже на то, что сам этот мультиплекс, крупнейший в Риге, недавно как по заказу переименовали в «Цитадель кино».

У Михалкова, кто забыл, Сталина играет Максим Суханов, и он же – а кто мог еще? – получил от Владимира Мирзоева главную роль в «Борисе Годунове», ненасильственном переложении пушкинской трагедии на современные обстоятельства, нравы и костюмы. Очевидная бюджетная скромность и, как следствие, телевизионное обличье «Бориса Годунова» (на фестивале состоялась его мировая премьера) имеют идейное обоснование: здесь «народ» – это две семьи, наблюдающие за всем происходящим по ящику, а безмолвие в финале достигается одним нажатием кнопки: раз – и надоевший сериал вырублен. Телевизионная картинка стилизована весьма изысканно, нищета работает на художественный замысел (все же Павел Костомаров снимал, не кто-нибудь), кинематографический Мирзоев похож в «Борисе Годунове» на себя театрального гораздо больше, чем в прежних фильмах, а сам сухановский Борис похож отчасти на самого режиссера, отчасти – на некогда всесильного ельцинского управленца Александра Волошина.

Павел Мирзоев, наследник своего отца по режиссерской прямой, участвовал с фильмом о поэте Науме Коржавине в документальной секции международного конкурса, но «Эмка Мандель с Колборн Роуд, 18» награжден не был – жюри предпочло ему польского «Папарацци» (режиссер Петр Бернась), рефлексию человека, занятого не самым богоугодным делом и это осознающего. Среди игровых работ отметили жесткую эстонскую «Свинью» (режиссер Михель Ульк), указавшую помимо всего прочего на то, что Бакур Бакурадзе со своим «Охотником» не одинок и свиноферма как место разрешения болезненных семейных и персональных проблем становится модным трендом. Оба эти фильма, надо сказать, к перипетиям взаимоотношений музыки и кино имеют весьма отдаленное отношение, если не никакого.

Dove sei, Amore mio – анимационный победитель – причастен к ним куда больше: для хорвата Велько Поповича лирическая песня становится ключом к визуально изысканной истории старушки, живущей воспоминаниями о своей любви к погибшему на войне бравому летчику. Наконец, французский «Настройщик», тезка муратовского шедевра и обладатель Гран-при, наводит на эти взаимоотношения фокус, причем небанальный. Там действует музыкант, который притворяется слепым настройщиком, чтобы получить доступ к роялям и поиграть на них вволю. В результате он оказывается ввязан в неприятную криминальную историю и, будучи не уверен, что она закончится для него хорошо, все надежды возлагает на музыку («пока я играю, меня не убьют»). Если счесть зрячесть метафорой кинематографа, то слепой извлекатель звуков из чужих инструментов опять же знаменует собой победу музыки над кино.