В ЖЗЛ новая биография Федора Достоевского

Людмила Сараскина – один из самых смелых на сегодня исследователей-филологов. Несколько лет назад она написала прижизненную биографию Александра Солженицына, уточняя со своим героем детали и обстоятельства его судьбы и проявив в своем повествовании чудеса деликатности. Новая работа Сараскиной – биография Федора Михайловича Достоевского в серии ЖЗЛ – потребовала не меньшей отваги.

Потому что, во-первых, биография Достоевского в ЖЗЛ давно существует – она написана Леонидом Гроссманом на излете оттепели и давно стала классической. Действительно ли у Гроссмана столько лакун, что время для новой биографии пришло? Во-вторых, это Достоевский. Не просто классик, но классик, о котором написаны горы: не секрет, что автор «Преступления и наказания» – один из самых любимых писателей и отечественных, и западных литературоведов, критиков, философов. Часть работ о нем принадлежит, между прочим, и самой Людмиле Сараскиной, но писать о том, о ком всю жизнь думаешь, еще сложнее: когда информации чересчур много, невольно теряешь масштаб и перестаешь чувствовать, что важно, а что не так уж. Наконец, в-третьих, кто сегодня захочет читать о «бедных людях» («пример тавтологии», как остроумно заметил Тимур Кибиров) и «вечной» Сонечке?

Тем не менее и автор, и издатели решились. И это сильный жест. Появись книга на волне успеха сериала «Идиот» или параллельно с выходом на экраны недавнего сериала «Достоевский» (увы, далеко не удачного) – это был бы понятный коммерческий ход. Но здесь нам явно хотят сказать иное: мы расскажем вам о другом Достоевском, неизвестном, о котором невозможно узнать ни из предыдущей, при всей добротности Гроссмана, биографии, ни из школьного учебника, тем более из сериала. Риск оказался совершенно оправдан.

Пусть соблазн знающего много в этой биографии не совершенно преодолен. Книга изобилует бесценными для специалиста, но второстепенными для читателя популярной серии подробностями – например, об истории рода Достоевских, ведущего начало от пана Федора Достоевского, жившего в XVI в., знакомца князя Курбского, или тонкостях отношений между посетителями кружка Петрашевского. Но, по счастью, как правило, даже самые мелкие детали не отвлекают от основного действия – складывания этой судьбы, этого пути, неотделимых от его повестей и романов, разобранных Людмилой Сараскиной нетривиально и ярко – и часто как раз за счет нового прочтения биографических обстоятельств. В образе «обворожительного демона» Николая Ставрогина, например, Сараскина разглядела черты петрашевца Николая Спешнева, которого Достоевский еще в юности назвал своим Мефистофелем, в очевидной тяге к теме смерти и насилия над чистотой – детские болезненные впечатления.

В результате портрет Достоевского, гениального, а вместе с тем несуразного, робкого, замкнутого, мнительного, невероятно страстного, безалаберного, разбросанного, явившегося в Россию на излете унылого царствования Николая I, вернувшегося по амнистии в петербургскую жизнь и литературу в межумочное время недодуманных реформ Александра II и затем вместе с Константином Победоносцевым обсуждавшего удержание России от падения в бездну, получился у Людмилы Сараскиной во многом выросшим из противоречивой российской истории, объемным и невероятно живым. Цитата из письма Льва Толстого Страхову, которая приводится в конце, выглядит не просто виньеткой, но и точным комментарием к получившейся биографии. «Чрезвычайно умен и настоящий. И я все так же жалею, что не знал его», – написал Толстой. Чрезвычайно умный и настоящий Достоевский смотрит на нас и со страниц этого объемного, под 800 страниц, труда. И теперь мы, благодаря этой книге, его знаем. По крайней мере, гораздо лучше