"Господи, сделай так..." Наума Нима: история послевоенной юности

«Господи, сделай так...» Наума Нима – прекрасный мемуарный роман о послевоенном детстве. Правда, с вкраплениями публицистики о неправедных судьях и контроле власти

Роман Наума Нима, автора тюремной прозы, профессионального диссидента, вышел в узнаваемом уже оформлении издательства Corpus – окликающем и «Подстрочник» Лилианы Лунгиной, и «Счастливую девочку» Нины Шнирман. Все верно: как и «Счастливая девочка», роман Нима балансирует между фикшн и нон-фикшн. Документальная густота деталей и событий растворена здесь обстоятельствами совершенно фантастическими, которые соперничают по невероятности разве что с реальной жизнью...

Это сочные, задиристые новеллы о четырех мальчишках, росших в хрущевские времена в поселке Витебской области и насмерть сдружившихся: коммерчески (а потом и иначе) озабоченном Тимке, драчуне Сереге, самом рассказчике – «яурее Навуме» – и Мишке по прозвищу Мешок, который горячо молится Богу о нуждах всех людей. Свои просьбы Мешок записывает в тетрадь, завершая их словами, давшими название книге. Это Мишка, молясь о мире во всем мире, пожелал гибели Начальника Америки (и укокошил-таки Джона Кеннеди), а Шолохову выхлопотал Нобелевку – вот где, оказывается, скрываются тайные механизмы мировых событий, в ученической тетрадке. К финалу книги чудотворство Мешка, правда, начинает отдавать безумием, но в начале повествования воспринимается как необычная детская странность.

Вообще, поначалу читаешь книгу в полной уверенности, что перед тобой – великолепный мемуарный роман о детстве, буквально босоногом – по поселку все лето бегали босиком, Ним это специально оговаривает, сладко вспоминая про прохладную травку пустырей и шершавую сушь дорог – память ступней покрепче много какой еще. Как и во всякой мальчишечьей вселенной, здесь есть самодельные луки, рогатки, дрессировка пса, рыбалка, жестокие драки с ребятами «с той стороны». Как и в любом историческом повествовании, присутствуют отсылки к тому, что творилось в стране: к молодежному фестивалю 1957 г., целинной эпопее, догонялкам и перегонялкам Америки. Постоянно звучат и отголоски только недавно закончившейся войны. Друзья пытаются, например, сделать фейерверк из найденных в лесу противотанковых мин и патронов – их спасло лишь то, что, не дождавшись результата сразу, они разочарованно отправились домой. И вскоре услышали взрыв. Но несмотря на большие и мелкие неприятности, четыре товарища все-таки живут в мире, в общем, подчиняющемся правилам, мире традиционном, почти фольклорном. Со своим судией, в роли которого выступает участковый милиционер дядя Саша, умеющий разобрать любую свару с соломоновой мудростью. Со своим городским сумасшедшим Ильей Литваком, во время войны служившим разведчиком, а в эпоху борьбы с безродными космополитами отправившим Сталину все полученные ордена – раз уж немцев победил, как твердят по радио, он один. Есть и свой непросыхающий доктор – на все руки мастер, и свой попрошайка, и вопящая истеричка пионервожатая.

Мужская дружба побеждает и визг вожатой, и глупости школы, и тяготы безотцовщины. Первые две трети книги не оставляет ощущение, что, хотя жизнь была тяжкой, нищей, несправедливой, Господь, которого так настойчиво молил Мешок, делал все к лучшему. И получавшееся из «податливой глины жизни» оказывалось не так уж плохо. Но к финалу Наум Ним, кажется, решает, что все-таки плохо, и берется дообъяснить читателю, что именно плохо. Пишет о неправедности судей, о контроле власти, попрании прав человека. И своих героев не оставляет на пороге взрослости, сохраняя тайну их будущих судеб, а доводит каждого до взрослости и сегодняшней жизни – расхлябанной, неправильной, отвергающей не то что конституционные – даже и воровские законы. Но очарования первых глав этот публицистический финальный накал все равно не сжигает.