"Мирослав Тихий. Художник с плохой камерой": Он снимал только женщин

Тихого явили миру в начале нулевых, с тех пор прошло несколько его выставок, в том числе в Центре Помпиду и на фотофестивалях в Севилье и Арле. Ольга Свиблова открыла им Фотобиеннале 2012. Открытие получилось неординарное, хотя соседние выставки представляют понятных знаменитостей от фотоискусства, снимающих высококлассно.

Элегантно обрамленные в аккуратные белоснежные паспарту грязные – в прямом, но не переносном значении слова – фотографии чеха Мирослава Тихого неприятны. Порванные, помятые, засвеченные, обгаженные, с неясным изображением одного и того же: женщин и девушек, их грудей, спин, ягодиц, спущенных чулок, тесных бюстгальтеров, ну и их милых лиц, редко смотрящих в объектив.

Фотограф за моделями явно подсматривал, но никакого болезненного соглядатайства в бросовых снимках не заметно. Удачные – в фокусе, с композицией – вполне приятные, нежные, трогательные, но и только. Не от мира сего художник восхищает, если он гений, а если нет – то и не интересно. Тихий не гений, и надо разобраться, почему, собственно, ты смотришь множество его неказистых карточек, радуясь, когда находишь ясную.

Мирослав Тихий был нищенствующим безумцем с незаконченной Академией искусств в анамнезе. Он не смог – или не захотел – справиться с испытаниями, выпавшими на долю его поколения: пришедший за советской оккупацией режим требовал от художников следования правилам, противоречащим естественному развитию искусства. С сопротивляющимися новые власти обходились жестко.

К тридцати пяти годам Тихий был сломлен, забросил живопись, жил в родном городке, где по приказу местных властей перед государственными праздниками претерпевал принудительную помывку или отправку в больницу. По снимкам диагноз не поставишь, но обывательский взгляд неизбежно опознает в его снимках безумие.

На долгие годы фотографирование стало единственной его деятельностью, а самодельные камеры – связью с миром, исключительно женским, другие его не интересовали. Он снимал женщин тайком, не надеясь, что какая-то станет ему – немытому, заросшему, в антисанитарном отцовском пальто – натурщицей.

По фотографиям хочется думать, что влекло Тихого к женщинам не вожделение, а неподавляемая любовь к живописи – так картинны бывают позы его героинь, так охотно он вырезал и раскрашивал рамки для фотографий, похожих на классические женские портреты. Со снимками он обходился так же жестоко, как и со своей живописью: рвал, мял, выбрасывал. Кто поймет почему – от ощущения их ненужности, от недовольства результатом, от экзистенциального отчаяния или помутнения рассудка.

К вернисажу перевели и маленькую книжечку с лестными и восторженными высказываниями о Тихом известных людей, рок-музыкант Ник Кейв написал о подглядывающем фотографе красивые стихи. Но и прочитав ее внимательно, трудно сказать, почему стоит смотреть выставку неопрятных снимков. Возможно, из сострадания к художнику, крепко держащемуся за самодельную камеру – только она связывала его с искусством и жизнью.