«Пеллеас и Мелизанда» в Мариинском театре: Захудалое королевство

Валерий Гергиев играл «Пеллеаса» во всей тонкости дивных оркестровых красок, во всей полноте переживания нежной ускользающей печали, загадочной тревожной тоски, которыми напитана импрессионистическая опера Дебюсси. Происходившее на сцене было куда более брутально. Художник Джайлс Кейдл опоясал пространство полукругом, составленным из сочлененных грязноватых плоскостей – вроде бетонных или из какого-то другого бесчеловечного материала. Под ними панели с чахлым рисунком, сверху – потроха раздетых колосников. Балкон замка – площадка на грубых опорах, как у железнодорожного моста, на него можно забраться по металлической заводской лестнице.

Вымышленное государство Аллемонда переживает декаданс. В пьесе Метерлинка, ставшей либретто, говорится, что в стране голод, – и в спектакле режиссера Дэниэла Креймера сгущается атмосфера глубоко неблагополучного, погибающего социума. У полуслепого короля Аркеля облачение накинуто прямо на фуфайку с кальсонами, на седых патлах фуражка, его водят под руки бритоголовые прислужники в мясницких передниках. Державный орел халтурно набит трафаретом на спинку кровати.

Судя по всему, принцесса Мелизанда попадает сюда из подобного общества. Она обряжена в драное бальное платье с пятнами крови и грязи, в огромные грубые башмаки: откуда бежала, сунув ноги в первую попавшуюся обувку? Мелизанда не роняет в источник (здесь он представлен колодцем) корону, но бросает в него многочисленные драгоценности, снимая их с себя. Что за таинственное прошлое она топит?

За этим занятием ее застает принц Голо – увалень в свитере, под которым прозаичная майка, обтягивающая пузцо. Его сводный брат Пеллеас – рефлексирующий недотепа. Иньольд, сын Голо от первого брака, подросток, который уже покуривает, но продолжает играть с плюшевыми медведями, а потом такого же розового мишку Пеллеас потрошит в припадке инфантильной ярости – в этой семейке с комплексами все в порядке.

Креймер говорит, что ставил оперу как драматический спектакль, подробно прорабатывая психологические мотивировки. Ему удалось добиться полной достоверности реакций, жестов, интонаций, но и пели все хорошо. Олег Сычев убедительно пробасил Аркеля. Андрей Серов был страшноватым Голо: сначала он садистски швырял качели с Иньольдом (в пьесе ревнивец заставляет сына поглядывать в окно в башне за Мелизандой и Пеллеасом), потом, убив брата, мгновенно постарел, скукожился в инвалидной коляске. Мягкий обаятельный тембр Андрея Бондаренко – Пеллеаса (партия для тенора, но по тесситуре она удобнее баритонам, которым ее чаще и отдают) гармонировал со столь же мягким очерком полнеющей фигуры. Иньольда изображала не певица, а юный Константин Ефимов – отлично.

Пеллеас говорит Мелизанде: «Твой голос!.. Он свежее и чище воды!» – и голос Анастасии Калагиной, особенно когда она выходит на балкон, чтобы спеть маленький монолог, расчесывая волосы, именно таков. Когда тяжко брюхатая Мелизанда во время интерлюдии между II и III картинами IV акта (где композитор наконец позволил себе экспрессию чуть сильнее mezzo forte), униженная и оскорбленная Голо, швыряет вещи и опрокидывает коляску для будущего дитяти, становится по-настоящему страшно. А когда она умирает – не умиротворенное угасание, а корчи в долгих конвульсиях, – становится по-настоящему жалко.

Справедливости ради надо сказать, что значительная часть публики этого не увидела, покинув театр в антракте.