Балет «Роден»: Борис Эйфман верен сам себе

Творчество самого известного в России хореографа, Бориса Эйфмана, хорошо тем, что всегда знаешь, чего от него ждать. Никаких вызывающих недоумение извивов, нокаутирующих отклонений от магистральной линии, внезапной смены вех. Создав 35 лет назад собственный коллектив, с каждой новой постановкой Эйфман все это время оттачивает свой тип спектакля. «Роден» отлично укладывается в созданную схему.

Чтобы поведать о скульпторе, хореограф выбрал зрелый этап его жизни. В кресле хореографа-психоаналитика Роден оказался не один, а в компании двух женщин – жены и ученицы Камиллы Клодель. Кажется, судьба этой блестящей и трагической художницы и спровоцировала спектакль Эйфмана, который завороженно из балета в балет перетаскивает сцены из жизни сумасшедшего дома. В «Родене» они оказались не хуже и не лучше, чем в «Дон Кихоте» или «Красной Жизели», – узнаваемы. Эти сцены, начинающие и завершающие «Родена», устанавливают привычный градус взвинченности и истерики, который всегда и держит эйфмановскую конструкцию. Она предполагает, что художника разрывают ангелы и демоны, которые неоднократно меняются ролями, а толпа окружающих (на этот раз – зеленых человечков в очечках с блокнотиками в руках) алчет острых эмоций. Лейтмотивом хореографа по-прежнему остаются шпагаты по вертикали, по горизонтали, на полу, на столе, на партнере, вверх и вниз головой, в прыжке. Этот размноженный раздир усилен акробатическими поддержками во всех плоскостях. Есть и фирменные сны-видения, в которых герои используют тянущийся эластик костюмов для усиления фантасмагории. Плакатно-эффектным вышел прием, изображающий работу Родена: на столе перед танцовщиком (заглавную роль исполнил Олег Габышев) оказывается какая-то непонятная глыба, которую он яростно мнет, и постепенно вслед за рукой определяется голова, торс, нога будущей скульптуры.

Действие движется довольно динамично, толпы зеленых преследователей чередуются с любовными дуэтами, оттеняются пейзанскими сценами воспоминаний о знакомстве с женой, и два с лишним часа, проведенных под фонограмму изысканных современников и соотечественников Родена – Равеля, Сен-Санса и Массне, – создают ощущение столь же плодотворного отдыха, как просмотр нового голливудского фильма.