Писатель Александр Терехов: Определюсь, с кем я

Но писатель настаивает, что его роман вовсе не о «лужковских». И тем более он не прозаическая часть «песни протеста». «Ведомости» поинтересовались у Александра Терехова, существует ли правильное прочтение его романа и при чем тут немцы.

– Только что вы получили «Нацбест» за «Немцев», а три года назад «Большую книгу» – за роман «Каменный мост». Что внешнее признание меняет в самоощущении?

– Премии получать ужасно приятно. Хорошо запомнил, что, когда мне дали вторую премию в «Большой книге», я радовался точно так же, как в аквапарке в Белеке, когда нашел потерянные плавки, купленные накануне за пятьдесят долларов. Это – какое-то количество денег, а значит, какое-то количество свободы. Но еще больше радуешься тому, что не «проиграл». Что не пришлось спускаться со сцены с утешительными тремя гвоздиками, бочком огибая победителей, улыбающихся фотографам и женам. Теоретически «премиальные механизмы» должны выводить автора к массовому читателю, но это совершенно точно не мой случай, и я не стану прятаться за рассуждения, что «современную прозу никто не читает» и проч. Поэтому если затрагивать самоощущения, то они обыкновенны для пишущего человека: премию мне дали случайно – просто повезло, жюри голосовало, не читая, удачно сложились обстоятельства...

– Обстоятельства действительно сложились – то, что вы описываете, слишком легко спроецировать на так раздражающее всех происходившее и происходящее в чиновничьей Москве, вообще в России. Или вы писали о другом?

– Мне, естественно, безразлично, как будет восприниматься мой текст. Просто слово «сатира» относится к числу ненавистных мне слов на обложках книг. Хуже только «гротеск» или «философская притча». Или «основано на реальных фактах». Или «эротический триллер». Такую книгу невозможно взять в руки. Как невозможно серьезно воспринимать человека, говорящего «вау!», «волнительно» или «в этой стране». Или показывающего согнутыми пальчиками кавычки к произносимым словам. Для меня (и казалось бы, должно быть – и для читателя) не имело значения, жизнь какого города я описываю, и даже жизнь города какой страны. Мне было важно только настоящее время. Мне остается только надеяться, что не все из взявшихся читать увидят в этой истории только «роман о лужковских» или прозаическую «песнь протеста».

– И все-таки прочитать вашу книгу как роман о «немцах» довольно трудно. Откройте же тайну – почему, почему «немцы»?

– Несколько героев носят немного старомодные немецкие имена. Книга названа «Немцы». Мне больше нечего добавить. Книга принимает законченный вид, когда ее прочтут. Или не прочтут. Все попытки авторов давать постраничные комментарии, указывать на тайные подсказывающие стрелочки, подземные течения и знаки мне кажутся жалкими. Если прочитывают «не так», значит, «не так» ты написал. Не существует какого-то единственного «правильного понимания». Правильное понимание – это то, что при чтении поняли именно вы. Физиология создания текста чаще всего отвратительна, случайна и смешна, я сам ее стараюсь поскорее забыть.

– Хорошо, если говорить о моем, например, понимании романа, то мне он показался мизантропическим. Непонятно только, каков источник этой мизантропии – в несовершенстве человеческого рода? Или просто в нашей действительности?

– Никогда не задумывался об этом. Я не могу сказать про свои книги «мое творчество», рассуждать о его «смысле», о своих «учителях» – для этого надо иметь за спиной воскрешенных тобой героев, несомненно живых для значительного количества читателей. Я стараюсь рассказывать истории. Это самое важное в моей жизни. Это просто единственное, что придает моей жизни смысл. Я делаю это в полную силу, как только могу. Меня никто не торопит. Я не думаю при этом о недостижимых деньгах, об отсутствующих читателях. У меня единственная цель – сказать правду так, будто я ее говорю впервые, и не врать. Житель земли, какой-нибудь крот роет землю в сторону, где легче копать, а пишущий человек пытается пробиться в сторону, где его ждет наибольшее сопротивление. А о том, как у меня получается и почему, я не задумываюсь, я же не маркетолог.

– Ну раз так, на прощанье спрошу вас не о творчестве. Как вы проведете это лето?

– Прочту четыре романа Диккенса. Буду обеспечивать безопасность мореплавания и ныряния одной шестилетней девочки. Молниеносно и беспощадно проведу боевую операцию «Принуждение к труду в течение месяца курьером» одного выпускника восьмого класса. Сделаю все, чтобы интересной получилась производственная практика одной первокурсницы филологического факультета МГУ, глубоко погруженной в личную жизнь, и буду ее охранником на всевозможных акциях мирного протеста. Собираюсь искать старинные монеты в районе Иван-озера с кладоискателями. Изучать историю воронежского цирка. Лупить пирожки с яблоками в опустевшей от студентов Исторической библиотеке. Бороться с бурьяном и обирать помидоры в городе Валуйки Белгородской области, где я построил родителям дом напротив ликероводочного завода; если будут деньги – заасфальтирую там же въезд на участок и место для парковки. В Москве наконец определюсь, с кем я в многоквартирном доме – с вороватым ТСЖ или вороватой управляющей компанией, съезжу в Турцию и на Крит (район Георгиуполиса), и все это – помимо главного. Главное, конечно, арбузы, черешня и абрикосы.