Фестиваль Рижской оперы: Все сошли с ума

В афише фестиваля столкнулись две эпохальные романтические оперы – «Мазепа» Чайковского и «Лючия ди Ламмермур» Доницетти. Формально в спектаклях оказалось много схожего – уж не говоря о том, что в обеих операх главная героиня лишается рассудка. Но, как говорится, каждый сходит с ума по-своему.

«Мазепа» – спектакль-копродукция, в Ригу его перенесли из Хорватского национального театра. На поверку оказалось: все, что режиссер Озрен Прохич знает о трагической истории Украины, – что там женщины оборачивают голову косой a la Юлия Тимошенко. Соответственно, на сцене все ее и носят. Действие из XVIII века отправлено в некое условное постсоветское время, Кочубей в офицерской форме с орденскими планками, Мазепа – глава бандформирования, он в поддевке поверх грязноватого белья, но и у него грудь в орденах, надо думать, самопальных. Люди Кочубея в офисных костюмах, люди Мазепы в сапогах и с обрезами (а потом еще будут палачи с бензопилами). Народ хлещет горилку залпом из пластиковых стаканов, вместо гопака, которым поселяне ублажают приехавшего гетмана, балетный номер, переходящий в оргию со стриптизом и мордобоем. При чем тут музыка? Ни при чем, конечно, но кого из современных оперных режиссеров хоть чуток занимает это пустячное обстоятельство?

Постановка вообще на редкость немузыкальна. Сценография Бранко Лепена – на пустой черной сцене конструкция в виде огромного передвигающегося параллелепипеда, на него проецируют нарезку украинского немого кино из крестьянской жизни. Ролик закольцован, так что к десятому показу надоедает пуще горькой редьки. При этом музыка старательно игнорируется – например, эта дробная скачущая картинка сопровождает арию Мазепы «Тиха украинская ночь», написанную в очень плавном темпе andante molto. Ни в чем, как всегда, не виноватые певцы старательно исполняли, что им велено. Увы, эту кашу на фестивальном показе не умаслил и оркестр вообще-то весьма способного Модеста Питренаса.

«Лючия» – настоящая продукция Латвийской оперы и по принадлежности, и прежде всего по уровню. Режиссер Андрейс Жагарс (возглавляющий эту компанию), слава богу, не изобретает никаких квазиконцепций, насилующих произведение. Его сильная сторона – логика взаимодействия героев, подробная проработка психологических мотивировок, эмоциональная правда. Одно из умных решений: под оркестровое вступление к третьему акту свежеиспеченный муж Артуро на глазах у гостей тащит Лючию в спальню чуть не тумаками, так что она убивает не просто нелюбимого, но насильника. Дельная режиссерская драматургия и в знаменитой сцене сумасшествия: по ходу 12-минутной арии Лючия достает из складок платья портупею, снятую с убитого мужа, в безумии вертит пистолетом, хор на сцене и мы в зале напрягаемся: куда пальнет, в себя или... Палит она в результате в злодейского спецслужбиста Нормана. В общем, хрестоматийная история про бессердечного жадного братца, который решил поправить делишки, выгодно выдав замуж сестру, для того обманом разлучил ее с возлюбленным, а в результате три трупа (в спектакле четыре), предстала чувственно-внятной, а потому даже современной.

Хотя действие, судя по изысканной красоты платьям Кристине Пастернака, происходит в Италии 1930-х. Отменные костюмы гармонируют с декорациями мэтра Андриса Фрейбергса: пространство ограничено гигантскими панелями белого мрамора с серыми прожилками. Но мрамор ведь одновременно знак и горячей банной неги, и надгробного холода – а как раз в движении от одного к другому и проходит опера Доницетти. Мрамор оживлен стильным, ненавязчивым и очень музыкальным видеоартом Катрины Нейбурги: летают птицы, мерно колышется вода, колышутся пары на балу...

Немецкий дирижер Кристоф Штиллер провел спектакль с большим подъемом, и певцы все время поднимали градус (прежде всего обворожительная вокально, актерски и просто внешне Марина Ребека в заглавной партии), так что обычно чопорная публика на поклонах устроила овацию стоя.

Рига