Авиньонский фестиваль - 2012: Что такое документальный танец

Хорошо известный российской публике Жозеф Надж привез в Авиньон спектакль Atem (нем. «дыхание»). Он продолжает серию «черных» балетов, таких как, например, показанный в Москве два года назад «Шерри-Бренди». Тогда Надж сочинял пластические вариации по мотивам поэзии Осипа Мандельштама. Теперь взял в работу мрачные образы Пауля Целана. В замкнутом, клаустрофобическом, едва освещенном свечной люстрой пространстве мертвенно бледная Анн-Софи Ланслэн в готическом платье в пол и худощавый широкоплечий монстр (сам Надж) медленно шевелят кистями, ступнями, кончиками пальцев, так же медленно передвигают предметы. Коробка 4 х 4 – ограничение, заданное кураторами пражской квадриеннале, для которой был придуман спектакль, – заставляет использовать все поверхности, включая стены, подполье и потолок. В коробке обнаруживается множество потайных дверей. Звуковая партитура Алена Маэ напоминает скрип ржавых ставней в старом замке. Но за час с небольшим чары рассеиваются: такие фокусы мы видели у Наджа слишком много раз, чтобы увлечься ими всерьез.

Бельгийскую школу хореографии представил Сиди Ларби Шеркауи – ученик Анны Терезы де Кирсмакер и танцовщик Алана Плателя. Его спектакль Puzzle показали в легендарном карьере де Бульбон, где Питер Брук когда-то поставил «Махабхарату». Каменные стены стали естественной декорацией, а шорох листвы и стрекот цикад дополнили псевдоэтническое музыкальное оформление. Получилась аккуратная, очень культурная работа, в которой противопоставлены архаика и современность, природа и цивилизация. В начале мы смотрим видео: камера блуждает по пустынным залам, вероятно музейным, обозначая пластический сюжет спектакля – символическое движение из древности через классические Грецию и Рим в современность. Сиди Ларби Шеркауи смотрит на этот культурный процесс не без иронии: в одном из эпизодов скульптор с долотом превращает бактрийские или фракийские статуи в дискоболов и дорифоров. А серые блоки, составляющие условную сценографию, могут сложиться в храм, а могут в его развалины. В финале из блоков выстраиваются «каменные джунгли», шаровары и туники оказываются современной городской одеждой, а движения танцовщиков напоминают класс по контактной импровизации. Эта незамысловатая образность лишена хореографических или концептуальных откровений, но блистательно вписана в ландшафт. Бутафорские камни сливаются с натуральными, и даже покрывающий землю мелкий песчаник оседает на ногах танцовщиков и зрителей, словно «пыль времен».

Надж и Шеркауи – позавчерашний и вчерашний день хореографии, а сегодняшний представлял в Авиньоне экстремал Жером Бель, чье имя связано с движением нон-данс (концептуальной попыткой «преодолеть» танец как таковой). 48-летний хореограф не стесняется называть себя философом танца и утверждает, что его спектакли легко читают профессионалы и неофиты, проблемы возникают только посередине – у доброго буржуа, уверенного в своих ценностях и представлениях о прекрасном. Один ирландец даже пытался судиться с Белем из-за того, что купленный билет сулил современный танец, а его на сцене представлено не было. Для Жерома Беля танец – это обыденные движения, пластическая документация повседневности. В его хореографических портретах, один из которых посвящен рядовой танцовщице Парижской оперы Вероник Дуасно, исследуется балетная рутина, тяжелый труд по созданию прекрасного. Мурлыча под нос мелодии и намечая ногами вариации из любимых классических балетов, немолодая женщина рассказывает: «Меня зовут Вероник, у меня двое детей, я получаю ?3500 в месяц, я никогда не стану этуалью, но танцевать все равно люблю».

А событием Авиньонской программы стал спектакль Жерома Беля Disabled Theater, участники которого страдают психофизическими расстройствами. Понятно, что это очень опасная затея. Поначалу одиннадцать артистов выходят по очереди и минуту молчаливо стоят перед аудиторией. Зритель оценивает их внешность. Одни страдают полнотой, лица других искажены синдромом Дауна, у третьих нарушено строение пальцев ног. Затем они называют свое имя, возраст и фамилию. У некоторых очень сильные нарушения речи. В голову лезут слова «кунсткамера», «витрина». Ассистентка-переводчица, которая, по сути, ведет спектакль на французском, поясняет: «Жером Бель просит каждого объяснить, в чем заключается его инвалидность» и как каждый ее осознает («Мама часто злится на меня», «Мне очень жаль»). Но вот они начинают танцевать. «Жером Бель попросил каждого сочинить и исполнить хореографическое соло. Из одиннадцати увиденных фрагментов он выбрал семь», – сообщает ассистентка. И тут понимаешь, что никакой эксплуатации нет. Люди с замедленным развитием, едва способные связать пару слов, совершенно раскованны в танце. У большинства из них пространственное воображение работает гораздо лучше, чем у среднестатистического здорового человека. И мы смотрим на них не с состраданием, а с восхищением.