Врач Максим Осипов: «Медицина – творческое дело, применять стандарты здесь нужно с умом»

Вот она, больница, за деревьями, – машет рукой таксист.

Надо же: больница. Я бывал в Тарусе несколько раз, но всегда думал, что эти три серых дома – обычный жилой квартал. У приемного отделения топчется группа мужчин и женщин с испитыми лицами. Их брезгливо охраняют трое полицейских. Один мужик, в майке и камуфляжных штанах, покачиваясь, подходит к полицейским, протягивает им бумажник с торчащей тысячерублевкой: «Отпустил бы, командир». «Совсем сдурел!» – цедит сержант и отворачивается.

Поднимаюсь на третий этаж. Кардиология. Чистая лестница, недавно крашенные перила. Откуда-то сочится кисловатый больничный запах: смесь дезинфекции, несвежего белья, казенной пищи. Хочется сбежать. Но тут на лестнице показывается один из авторов «Декларации» Максим Осипов: кардиолог, кандидат медицинских наук, крупный, спокойный мужчина. Он одет в малиновую форму с эмблемой Harvard Medical School, и это настолько не вяжется с окружающей действительностью, что и запах, и тягостные ощущения моментально улетучиваются.

– Кутерьма у вас во дворе, – говорю я.

– Где? – оживляется Осипов и выглядывает в лестничное окно. – А, их на освидетельствование привезли. Это бывает. Идемте кофе пить.

Декорации уездной больницы тают на глазах. Кофе мы пьем на широком застекленном балконе. Белые кожаные кресла. Стеллаж набит американской медицинской литературой: сплошь атласы, руководства, журналы. Даже вид из окна изменился: вместо разбитой, пыльной улицы – лиственницы.

Осипов просит не называть его и завотделением кардиологии Артемия Охотина авторами декларации: «Мы ее составители, а авторы – те, кто подписал». К настоящему моменту на сайте rusmedic.org таких «авторов» уже под две тысячи, причем большая часть подписавших – врачи из регионов. «Декларация независимости российских врачей» утверждает, что врач – профессия творческая, и медицинская деятельность не может происходить под диктовку государства и страховых компаний, не может быть описана приказами и инструкциями, как это происходит сейчас. На одном из форумов Охотин выразил смысл декларации еще короче: «Не надо нами помыкать, как баранами».

– Почему вы это написали?

– Наш текст не был реакцией на какие-то внешние обстоятельства. Написать его нас заставило ощущение несвободы. Мы писали о самом главном и более или менее общем. Было, впрочем, и формальное обстоятельство: этим летом меня позвали в Общественный совет при вице-премьере по социальным вопросам Ольге Голодец. Я был там только на одном собрании. Члены совета спросили, какие у меня есть мысли по поводу развития медицины в нашей стране. Мы решили, что я эти мысли сформулирую, и мы пустим их в профессиональное сообщество с помощью вот такого специального сайта, где, кроме текста, больше ничего нет.

У профессионального сообщества текст вызвал противоречивые чувства. Вот лишь пара анонимных отзывов, которые я нашел на медицинских форумах:

«Очень романтичный документ. Этакий призыв буревестника медицины, гордо реющего между тучами и морем (между государством и больными)».

«В такой форме это – настоящая провокация! Причем независимо от истинных намерений авторов. Самим не смешно? Хотим независимости от тех, кто платит! Извиняюсь за банальность, так в жизни не бывает».

«Я не совсем понимаю, что именно он [Осипов] затевает этим манифестом и какие будут дальнейшие шаги, но за этим человеком можно идти хоть на Чукотку – если он построил островок цивилизованной медицины в Tарусе, построит его где угодно».

Наиболее активно общественность критикует пункт о необходимости врачебной автономии.

– Нам говорят: «Вы что, против стандартов?» Медицина – творческое дело, применять стандарты здесь нужно с умом, – раздраженно говорит Осипов. – Наши, российские стандарты – это экономический документ, и он такого вида, что его не должен держать в руках ни один врач.

Осипов показывает мне распоряжение районного отдела здравоохранения: представить планируемый объем анализов на гормоны щитовидной железы на 2013 год.

– Как такое вообще возможно? Если мы планируем 500 анализов на ТТГ, а возьмем только 400, то ведь нас заставят добирать кровь еще у ста пациентов. А если возьмем 600 анализов – оштрафуют за перерасход средств. Разве же это планирование?

– Пойдемте, покажу вам отделение, – ему явно хочется отвлечься от темы. Мы покидаем балкон и выходим в коридор.

О Тарусской больнице в медицинском сообществе ходят легенды. Для уездного учреждения ее состояние можно назвать блестящим. В 2005 году Осипов учредил Общество помощи Тарусской больнице и стал искать благотворителей. Я видел табличку у дверей его кабинета – там упомянуты Петр Авен, Сергей Алексашенко, Комитет помощи евреям бывшего СССР, компания Hewlett-Packard и многие другие. При этом о деньгах речи не идет: под помощью подразумевается ремонт палат и кабинетов, техническое оснащение, закупка препаратов. Общество помощи даже купило Охотину квартиру в Тарусе.

Идем по сверкающему плиткой коридору – 68 шагов от окна до окна. Осипов заводит меня в палату интенсивной терапии (две кровати, дефибрилляторы, мониторы) – она, слава богу, пустует. Показывает аппарат ИВЛ в послеоперационной. В комнате реабилитации переливается зелеными огнями громадная беговая дорожка. Пациентов в отделении почти нет: Осипов – сторонник амбулаторного лечения. В стационар кладет, только если требуется операция или состояние пациента нестабильно.

– У нас принципиально иной подход к лечению, – объясняет он. – Скажем, приходит человек с мерцательной аритмией. В обычной больнице его держат около двух недель. А мы все делаем быстро: даем препарат, разжижающий кровь, делаем чреспищеводную эхокардиографию и, если нет противопоказаний, восстанавливаем ритм. А еще через час – отпускаем домой. В медико-экономические стандарты это не вписывается, то есть с бюрократической точки зрения это неправильное поведение, но для дела – так правильнее.

Похоже, что здесь, на третьем этаже, все делается неправильно с бюрократической точки зрения. Наверное, поэтому сюда и приезжают лечиться из Москвы, Оренбурга, Челябинска и других городов. Да и сама декларация, которую в форумах называют смутным и абстрактным документом, составлена не по правилам. Осипов на это заметил: «Есть люди, которым не хватает канцелярита, причастных оборотов. На мой взгляд, декларация написана русским языком, вот и все».

– Все-таки: чего вы добиваетесь? – спрашиваю я, когда мы вновь возвращаемся на балкон. – Что будет дальше?

– Во-первых, у врачей должно появиться самосознание. Во-вторых, должны появиться врачи, сознающие необходимость перемен в организации российской медицины. В идеале мы надеемся, что из этого документа каким-то образом сможет вырасти независимая Ассоциация врачей. В-третьих, сейчас уже с декларацией работают грамотные юристы, в рамках Совета при вице-премьере, о котором я говорил. Эти юристы помогают составить документ рекомендательного характера, для Министерства здравоохранения. Многие пункты там начинаются со слова «отменить». Надеемся, что осенью документ уже будет готов.

Я выхожу на улицу. После белых кресел и американской аппаратуры кажется, что я побывал на Луне. Во дворе по-прежнему томятся неосвидетельствованные.

– Я настоящий, – с трудом произносит усатый человек в майке.

– Какой ты настоящий! – машет рукой тощий мужичонка в пыльном пиджаке. – Ты уже давно не настоящий.