"Отелло" и "Вишневый сад" Люка Персеваля: Фламандский режиссер испытал терпение московской публики

На «Отелло» часть зрителей с раздражением восклицала: «Это не Шекспир!» – а на «Вишневом саде»: «Это не Чехов!» Формально публика права. Обе постановки Персеваля можно назвать сильнодействующими препаратами, сделанными на основе классических пьес. Как там обычно пишут в названиях лекарств? «Чехов форте» (продолжительность спектакля – 1 час 40 минут), «Шекспир форте» (2 часа).

Персевалем движет любопытство естествоиспытателя: давайте посмотрим, что можно отсечь от великого текста, чтобы он не перестал быть великим. Первым делом рубятся все побочные ветки и второстепенные персонажи. Затем можно убрать декорации и отказаться от костюмов. Потом можно забыть о выразительных мизансценах и усадить актеров в ряд на авансцене (так начинается «Вишневый сад»). И в какой-то момент ты вдруг понимаешь, что из пьесы – о ужас! – может быть удален даже авторский текст. Полностью переписан с учетом теперешних реалий. Вам нужны великие слова? А нам нужны великие смыслы.

Начало «Вишневого сада» обещает полное безмолвие и неподвижность чеховских героев. Парализованная пьеса замерла на авансцене – актеры, сев рядком, молча глядят в зал в течение 5 минут. Время идет, ничего не происходит, зрители нервничают. В какой-то момент один из актеров (потом окажется, что это молодой, лишенный возраста Фирс), вздохнув, начнет отсчет мгновений – 100, 99, 98... – и спектакль, словно нехотя, начнет медленный разбег. Вскоре станет ясно, что, хотя персонажи говорят только о ходе времени (сколько осталось до начала аукциона? сколько до прихода поезда? сколько уже прошло с той поры, как утонул сын Раневской?), секундная стрелка в этом мире решительно отказывается двигаться с места.

Прошло уже 100 лет, а они так и сидят, не желая пошевелиться и ожидая начала торгов. Иногда встают и топчутся на месте, изображая танец. Век назад Лопахин предлагал им вырубить вишневый сад и понастроить дач, а сейчас у него с учетом требований эпохи созрел новый план – выращивать вместо вишен рапс и производить биотопливо, но по-прежнему ничего не происходит. Престарелая Раневская в исполнении прекрасной актрисы Барбары Нюссе, похоже, уже давно впала в детство, и все, что ей осталось, – повторять с настойчивостью заевшей пластинки несколько фраз о том, как она любила, и о том, что, кажется, гибнет.

«Отелло» в постановке Персеваля – тоже о любви и тоже о гибели. О том, как черное губит белое. Нет, имеется в виду не цвет кожи Отелло и Дездемоны, а ненависть и зависть, которые способны сжить со свету любовь. Главным героем становится не Отелло, а Яго (Вольфганг Преглер). Он сам себя назначил режиссером этого спектакля и не сдвинется с места, пока несколько судеб не будет сломано. В глубине сцены черный рояль торжествует над своим белым собратом, перевернутым ножками вверх, и весь вечер тапер, увлеченно лабая по черным и белым клавишам, будет внушать, что перед нами всего лишь душещипательная киношка о том, как Шоко (так здесь кличут Отелло) любил Мону, а потом убил ее. Грузный немолодой Отелло (Томас Тиме) послушно выполнит все требования Яго и закончит этот спектакль заранее продуманной самозваным режиссером мизансценой удушения. Была любовь – и нет ее.