"Евгений Онегин" в Михайловском театре: Дефиле всмятку

Рижский дизайнерский дуэт Mareunrol's – Роландс Петеркопс с женой Марите – в 2010-м уже делал костюмы к «Онегину» в Латвийской национальной опере в постановке Андрейса Жагарса, оттуда в нынешний спектакль перекочевала шапка с огромными витыми рогами. У Жагарса она украшала одного из чуд-юд из кошмара Онегина, который посещает его во время знаменитого полонеза в начале 6-й картины, а у Жолдака рога осеняют персонаж, названный фавном: сначала он тот самый пастух, что играет на рожке в конце сцены письма, потом – камердинер и секундант monsieur Gillot, а потом эти рога почему-то торчат из сумки Онегина, попавшего с корабля на бал. В остальном костюмы хоть и нарисованы тем же почерком, но вполне оригинальны. Выдержанные в строгой черно-белой гамме, эстетски-декадентские и одновременно инфантильно-простодушные, они вместе со сценографией Моники Пормале, еще одной ангажированной латышки (знакомой нам прежде всего по спектаклям Алвиса Херманиса), составляют главную ценность премьеры.

Художники отвечают и за драматургическое движение. Сначала ослепительно-белый павильон, лепнина, огромные окна, сияющие солнцем (свет Э.-Д.Вайссбарда изумителен), потом чернеет потолок, от картины к картине прибывает мрачных плоскостей, наконец, в 3-м акте, в Петербурге, – угольная коробка, в распахивающиеся окна порывом зимнего урагана вместо снега вносит хлопья пепла. Очень красиво.

Однако и режиссер все время стремится обозначить свое присутствие. Вот, например, прославленная сцена письма. «Везде, везде передо мной мой искуситель роковой!» – в дверном проеме является Онегин, кладет на пол обувную коробку. Татьяна поет. Прикладывает к разгоряченному лицу куски льда. Тем временем прислуга разбирает раскладушку. Тут приковылял карла с бородой (аллюзия на «Руслана и Людмилу»?), который прежде сидел в холодильнике у Лариных, даром что назван в программке «слуга Онегина». Карла притаскивает ведро со льдом, вываливает на пол. Татьяна все поет. Карла начинает колоть лед ножом, потом они с Татьяной швыряют друг другу по полу эти осколки. Поет дальше. Садится на стул, вынимает из коробки черные сапоги, натягивает их (изысканный контраст с белой ночнушкой). В доме случается внезапная протечка, с потолка прямо на лицо Татьяны льется струйка (не будем беспокоить старину Фрейда с его символизмом воды, Ок?), но храбрая девушка продолжает петь. Карла забрался на хозяйскую раскладушку и там полеживает. Татьяна поет. Из камина выдвигаются гигантские стебли роз – голые, с шипами. На оркестровой репризе Татьяна остервенело топчет куски льда, они с громким стуком разлетаются. И т.д.

В какой-то момент спектакль Жолдака и опера Чайковского расслаиваются окончательно. Дуэль происходит в доме Лариных, Ленский адресует коронное ариозо «Куда, куда» Ольге – оба сидят, взобравшись на каминную доску. Слуги раскатывают ковровую дорожку, на которой враги должны сходиться, Зарецкий в качестве барьера кладет навзничь огромные напольные часы. Ленский, падая, умудряется влететь внутрь этих часов, превратившихся в гроб, затем Онегин исступленно выливает на голову трупа трехлитровые банки молока – ими полон стенной шкаф, где перед тем таилась стиральная машина...

Оркестр работал весьма отчетливо, хотя дирижера Михаила Татарникова не упрекнешь в стремлении открыть какие-то индивидуальные краски и смыслы в наизусть знакомой партитуре. Равно как никто из певцов не вписал новой яркой страницы в историю исполнения хрестоматийных партий.

Санкт-Петербург