«В тумане» – старомодный фильм новатора Сергея Лозницы

Математик по образованию и, соответственно, скрупулезный формалист в кино, Лозница не раз признавался, что фильмы свои строит, как архитектор здания: строгая симметрия, принцип равновесия, точный расчет. Если следовать этой логике, его второй игровой опыт «В тумане» в отличие от прихотливо выстроенного особняка «Счастья моего» подобен крепкому пятистенку, в каких большей частью и проживают герои истории о белорусском сопротивлении в Великую Отечественную войну. Он линеен, понятен, старомоден и сложен из длинных тяжеловесных бревен долгих, спокойных планов.

Спины подрывников, которых в начале картины ведут на виселицу, мелькают в кадре несколько минут. Примерно столько же ворочается на полатях мать, бормочущая монотонную молитву за сына-бунтаря. Так же долго выбирается из застенков на ненавистную волю лукаво отпущенный немцами товарищ повешенных – путевой наладчик Сущеня, за которым через пару недель придут из леса товарищи с берданками: за предательство у партизан полагается расстрел. Сущеня никого не предавал – да и не подрывал: он хочет жить, а не убивать, ремонтировать, а не демонтировать. Он рожден для созидания, а не для разрушения – но война, где каждый, даже школьный друг, живущий через улицу, тебе враг, не даст ему шанса.

Трагедия мирного человека в военное время становится для Лозницы метафорой экзистенциального тупика конструктивной единицы в деструктивном обществе, которой он, технарь, эмигрировавший из России нулевых, видимо, до сих пор ощущает себя. Как и в «Счастье моем», гуманного и рационального героя засасывает в хтоническое болото, единственный способ выжить в котором – уничтожать окружающих. Крестьянину хочется топить баню, чистить картошку и вырезать для сына деревянных коней – жизнь же велит ему либо нападать, либо защищаться. Тихий его вопль «Как же мне жить?» оказывается обращенным к тому, кто сам давно не жилец. Вопрос приходится решать самостоятельно – судьба не дает герою другого решения, кроме выстрела в молоко тумана перед самыми финальными титрами.

Большую часть фильма измученный бородач Сущеня тащит на закорках тело потенциального палача – как до того нес лопату, чтоб копать себе могилу. Аналогии очевидны – с кем, как не с носителем креста, можно сравнить героя, который даже от товарищей в какой-то момент удостаивается уничижительной характеристики: «Да ему это нравится – в рожу получать». Какая сила требовалась, чтобы подставить другую щеку, выясняется лишь тогда, когда разные части этой силы идут на многокилометровую переноску раненого по лесу, отказ от доносительства под страхом казни, способность в секунду собраться и выйти из теплого дома навстречу добровольной смерти.

После новаторского до дерзости «Счастья моего» критики, зная спорное отношение Лозницы к канонической истории Второй Мировой, ждали, что и без того не сахарную повесть Быкова он превратит в «шок-видео», – а вместо того получили на первый взгляд традиционное военное кино, которое от разочарования начали сравнивать с продукцией «Беларусьфильма» 70-х. Но метод у Лозницы идеально соответствует содержанию. Советский военный миф – наша библия; так каким же еще языком излагать житие настоящего деревенского святого.