Линор Горалик: И снова люрекс
Мир вокруг меняется так быстро, что становится непонятно, что следует считать прекрасным или даже просто хорошим
Мир вокруг меняется так сильно, что становится непонятно, что следует считать «прекрасным» или даже просто хорошим. Тогда и мода начинает метаться в поисках нового языка
Моя обычная повязка на глаз очень мне приелась – в конце концов такие есть у всех. А эта повязка очень красивая, и ее серебряные заклепки перекликаются с заклепками на ошейнике моего попугая. Вдобавок кожа отлично сочетается с тяжелыми сапогами (в моем случае с сапогом: на деревянную ногу обувь не налезает)...» Этот насмешливый анонимный комментарий размещен на сайте Topshop под фотографией кожаной повязки на один глаз, украшенной заклепками. Нет, повязка не была частью хеллоуиновской коллекции: она появилась в продаже в начале февраля уходящего года. И нет, маркетологи Topshop не сошли с ума – они следовали обычной стратегии марки: подхватывать и копировать любые заметные тренды, сложившиеся в массовой культуре. И если еще год назад такие повязки изредка проскальзывали в авангардных фотосъемках и клубных очередях, то теперь с повязками, украшенными цепями, бусинами, блестками и шипами, выходят в свет Рианна, Леди Гага и десяток знаменитостей помельче.
Что заставило этот тренд появиться на свет, неважно – это могла быть популярность сериала Doctor Who или журнала I-D с его культовыми «одноглазыми» фото на обложках. Интереснее понять, почему этот тренд оказался трендом, а не случайно промелькнувшим безумием. Если мода – язык, помогающий улучшить наше взаимопонимание с миром, то что же сообщает нам этот странный образ?
Есть и другие занятные вопросы. Почему в модный язык последнего времени вошли довольно вульгарные анималистические принты, которые, казалось, не продержатся и сезон? Какую роль играют леггинсы – полуштаны, полуколготки, – с такой антипатией встреченные модными критиками? Их крайняя форма – меггинсы, то есть мужские леггинсы, – была недавно продемонстрирована Джастином Бибером, Ленни Кравитцем и Расселом Брендом: образ не мужской и не женский, а так, посередке. О чем мы пытаемся говорить посредством бесконечного числа коротко-длинных юбок: то одна половина короче другой, то шифоновый хвост тянется по полу за откровенным мини? Что нам помогают выражать вещи, сшитые из обивочного жаккарда и неопрена (причем продаются эти вещи не в бутиках дизайнеров-экспериментаторов, а в H&M и Zara)?
А главное – где мы уже видели всё это (ну или почти всё)? Конечно, в семидесятых. Все главные тенденции целого десятилетия – от бахромы и люрекса до обуви на огромной платформе – оказались словно бы утрамбованы в несколько п оследних сезонов. Семидесятые имеют печальную славу «безвкусного десятилетия»: слишком много блеска, слишком много цвета, слишком много обтягивающей синтетики, слишком... слишком безвкусно.
Вкус, если верить Канту, – это «способность судить о прекрасном». Возможно, мы теряем эту способность, когда мир вокруг начинает меняться так сильно, что становится непонятно, что следует считать «прекрасным» – или даже просто хорошим. Тогда и мода начинает метаться в поисках нового языка, и процесс метаний часто оказывается неприглядным. В семидесятые годы мир нередко оказывался в состоянии растерянности: Лаос и Вьетнам, экологизм и терроризм, нефтяной кризис, феминизм второй волны, новая наркокультура, холодная война...
В растерянности пребывала и мода: рваная джинсовая куртка с люрексом – это словно попытка произнести две фразы одновременно, как случается с очень растерянным человеком. А как насчет сегодняшнего черного вечернего платья из неопрена? А оранжевой офисной рубашки со стразами и заклепками?
Трудно судить о времени, в котором живешь, но можно прямо сейчас зайти в Topshop и посмотреть на сваленные у примерочных горы одежды: кожаной с кружевом, прозрачной с заклепками, блестящей с прорезями, целлофановой с бантиками. И, кстати, купить повязку на глаз очень рекомендуется. Чтобы после следующего чтения новостей в минуту великой растерянности поглядывать на нее и понимать: нет, тебе не кажется. Да, что-то происходит.