В музее «Пресня» пройдет независимая книжная ярмарка
Спецкор «Пятницы» увидел, как революционный музей превращается в общественное пространствоГрозовые тучи, снег, какие-то бревна, торчащие до неба, и застывшие на баррикадах фигуры. И повсюду пожары, пепел
Женщина в мужском свитере отложила книгу «Полководцы Древней Руси» и подняла на меня глаза.
– Один билет, – попросил я, протягивая сто пятьдесят рублей.
– Почему сто пятьдесят? Восемьдесят. Сто пятьдесят – для иностранцев. Я надеюсь, вы – наш?
– Ваш, мадам, – ответил я и пошел в гардероб.
Посетителей в историко-мемориальном музее «Пресня» не оказалось, кроме меня и моего провожатого – марксиста и научного работника Ильи Будрайтскиса. Илья сказал, что и в другие дни люди в «Пресню» не ходят. Память о революции их не зовет и политическая история страны не волнует.
Но меня сюда тоже не любовь к революции завела. В этих стенах 19-20 января пройдет независимая книжная ярмарка «Музей читателей на Пресне». На ярмарке, которую музей устраивает вместе с Альянсом независимых издателей и книгораспространителей, будут торговать больше тридцати, как выразился Будрайтскис, «маленьких издательств научно-гуманитарной направленности». Они представят книги по социологии, философии, истории, а также художественную и переводную литерутуру. Кроме того, планируются семинары для взрослых и кружок лепки для детей. Выступят и поэты: Кирилл Медведев, Матвей Крылов, Арс-Пегас и другие.
Все это я слушал, удивляясь все больше и больше, а потом спросил:
– Илья! А при чем же тут музей героической Пресни?
Научный сотрудник ответил, что музей не должен превращаться в воспоминания о прошлом. Музей – важная часть общественного пространства. И эту фактически усохшую часть надо оживлять: устраивать ярмарки, кинопоказы, дискуссии, привлекая внимание к основной экспозиции.
– В дни ярмарки будут открыты все залы, – пояснил Илья. – Будет рассказ об экспонатах. Входной билет – пятьдесят рублей. Я надеюсь, мы ярмаркой перекроем план посещений музея на три месяца вперед.
– Но ведь она не имеет никакого отношения к истории революции?
– Имеет отношение тематика лекций. Мы попытались связать их с историей начала XX века. Выступит историк революции Ярослав Леонтьев. Он будет читать поэму Пастернака «1905» и через нее комментировать события. Будет лекция историка Шубина о махновцах, много чего еще.
И Будрайтскис повел меня смотреть экспозицию. Уже через десять минут я понял, что ярмарки и семинары – ложный путь развития музея. Даже пагубный. А истинный и единственно верный путь, которым ему следует двигаться, это превращение музея в учебно-тренировочный центр для оппозиции. Здесь есть все, что необходимо для превращения креативного менеджера в лютого революционера.
Один район чего стоит – место силы в буквальном смысле слова. В 1905 году здесь разворачивалось Декабрьское восстание. Тут же строились баррикады обеих революций, формировалось народное ополчение в Великую Отечественную, тут стреляли по Белому дому в 1990-е. Где еще развиваться оппозиции?
– Вот смотрите: как бы координационный совет, – сказал Будрайтскис, остановившись у плаката 1917 года с веской надписью «Великие народные освободители». Освободителей было около двадцати, и они смотрели мне прямо в глаза. Кропоткин. Засулич. Фигнер. Плеханов. Тут же, по соседству, почему-то Гучков, Родзянко и Керенский.
– Не хватает Навального с Удальцовым, – сказал я.
– Да, и Кудрина к ним. А вот рядом – декрет о роспуске Московской городской думы. Я же говорю: музей крайне актуальный.
Научный сотрудник показывал мне запыленные витрины, в которых тихо ждали своего часа орудия народного возмездия: булыжники, винтовки, сабли, сделанные из кочерги. Продемонстрировал удивительные тарелки – с карикатурами на депутатов Первой государственной думы. Вдохновенно пересказывал биографии выдающихся оппозиционеров. Чего стоит Мартемьян Рютин, секретарь краснопресненского райкома в 1920-х годах: организовал антисталинскую подпольную организацию, приглашал туда Стэна, Зиновьева, уцелевших бухаринцев. А каков эсер Каляев, взорвавший московского градоначальника? В первый раз бомбу не бросил: объект прогуливался с семьей. Во второй раз бросил, и текст эсеровской листовки, распространенной после теракта, я даже списал себе на память: «Разорванный бомбой пал главный виновник московской бойни, пал убийца тысяч петербургских рабочих, герой ходынки, душитель России, гаситель свободы и света...»
Дольше всего Будрайтскис рассказывал о Зубатове, начальнике Московского охранного отделения.
– Он был гением агентуры, – говорил Илья, указывая на портрет господина с усами, – основал легальное рабочее движение, чтобы отвлечь рабочих от политической борьбы. И в нем состояло более 50 000 человек. Зубатов понимал, что концентрация людей, живущих в скотских условиях, возрастает и ведет к проблемам. Рабочим читали лекции, объясняли, что революция должна вести их не к перевороту, а к экономическому благополучию. Те верили, приводили новых членов. Когда Николай II отрекся от престола, Зубатов застрелился.
И марксист Будрайтскис замолчал.
– Вы любите Зубатова? – спросил я.
– Да я и Савинкова люблю, – пожал плечами Илья. – Просто о Зубатове сейчас мало кто помнит. Он был человек идейный. Если сегодня вдруг что-то случится, я думаю, мы не узнаем ни об одном самоубийстве. Мотивированных людей у нас нет.
Напоследок Илья показал грандиозную диораму «Героическая Пресня» работы народного художника Ефима Дешалыта. Это было страшное, библейское зрелище. Грозовые тучи, снег, какие-то бревна, торчащие до неба, и застывшие на баррикадах фигуры. Кто-то замахнулся камнем, кто-то, наоборот, прикрылся рукой. И повсюду пожары, пепел.
Однако героическая Пресня не работала: Будрайтскис сказал, что раньше на баррикадах дул ветер и развевался флаг, а голос Михаила Ульянова зачитывал текст. Теперь маховик революции сломан, а ремонт стоит несколько миллионов рублей. Для дела не так уж и много.