Берлинский кинофестиваль: Не верю

Арт-директор Берлинале Дитер Косслик наконец постиг главный кинотренд последних лет – в конкурсе фестиваля показали сразу несколько фильмов о проблемах религиозности
Ульрих Зайдль и героиня его фильма «Рай: Надежда»/ S.HOPPE/ EPA/ИТАР-ТАСС

На ту же мысль наталкивает «Монахиня», занимающая в берлинском конкурсе место непременной костюмной драмы. В прошлом году это была «Прощай, моя королева» о Марии-Антуанетте, развращающей служанку, в этом – толковая, обстоятельная, но никак не фестивальная картина по программной повести Дидро. Французский жанровик Гийом Никлу решил посостязаться с тенью Жака Риветта, а дебютантка Полин Этьенн – с Анной Карина, сыгравшей заглавную роль в эталонной экранизации шестидесятых. В итоге современный продукт соотносится с классическим примерно так же, как «Жанна д'Арк» Бессона с одноименной картиной Дрейера.

Фестиваль стартовал с ударного славянского залпа – главная деятельница «новой новой» польской волны Малгожата Шумовска, феминистка и нонконформистка, представила публике картину «Во имя...». Голубоглазый пастор руководит лагерем для трудных подростков, постепенно проникаясь чувствами к одному из них – щуплому, бородатому и длинноволосому юноше, которому самое место на обложке переиздания винила с рок-оперой «Иисус Христос – суперзвезда». Кажется, все идет к тому, чтобы священник, побежденный любовью, сложил с себя сан – но нет, в финале, напротив, мы видим объект его страсти в новенькой сутане.

Понятное желание режиссера из католической страны снять фильм об однополой любви, разъедающей изнутри лживый институт церкви, несколько сильнее желания просто снять фильм. «Во имя...» состоит из штампов уровня поцелуев под дождем, перемешанных с такой оригинальной штукой, как библейские аллюзии (в какой-то момент пастор, которого зовут Адам, моет воспитаннику ноги – и прочая, и прочая). Есть, впрочем, две по-хорошему дикие сцены. В первой напившийся с горя пастор, дергаясь под оглушительный рок, в танце сбивает со стены портрет понтифика и начинает кружиться с ним по комнате. Во второй – перекрикиваясь птичьими голосами, бегает с возлюбленным по кукурузному полю, символизирующему, видимо, темный лес невнятных желаний, которые их томят. Постельный же эпизод снят в лучших традициях голливудских романтических комедий, что особенно хорошо познается в сравнении: аналогичная сцена во внеконкурсной картине, тоже о гей-паре и тоже снятой женщиной, – драме «Такая тишина вокруг» голландки Нанук Леопольд – заставляет задуматься о том, что в конкурс Берлинале спекуляция приведет вернее, чем режиссерское мастерство.

Антиклерикальных мотивов хватает и вне конкурса – одним из самых впечатляющих фильмов параллельной программы «Панорама» стала мелодрама «По дороге» – бодрый дебют попавшего под очевидное влияние Скорсезе индонезийского клипмейкера Тедди Соэриатмадья о молодом таксисте, у которого в жизни три увлечения: мастурбация, соседка-проститутка и радикальный исламский кружок, посещение которого после работы приведет в итоге к самым кровавым последствиям. Еще один в высшей степени религиозный онанист стал главным героем режиссерского дебюта артиста Джозефа Гордона-Левитта «Пагубное пристрастие Дона Джона», который сам и сыграл главную роль. Туповатый клиент спортзала регулярно снимает девиц на дискотеках – но ничто не доставляет ему такого удовольствия, как регулярный просмотр порно в интернете, о котором он регулярно докладывает на еженедельной исповеди.

Недурно встроилась бы в этот ряд уже показанная в Венеции картина «Рай: Вера» Ульриха Зайдля – но в берлинский конкурс он привез «Надежду», заключительную часть своей райской трилогии, которую запросто можно назвать трилогией «Не верь, не бойся, не проси». Если первый фильм о немолодой секс-туристке в Кении был посвящен тому, что любовь не выпросишь, а второй – превратностям фанатичной веры, то третий, вне сомнения, призывает влюбленных не бояться. Солнечное кино о плотной школьнице, которая в спортивном лагере встретила немолодую, нерешительную, седую, долговязую первую любовь, кажется самым идеалистическим, самым личным фильмом сурового австрийского реалиста – и идеально закольцовывает цикл. В начале фильма девочку в лагерь привозит набожная тетя – персонаж «Веры», а в финале она явно перед тем, как оттуда сбежать, звонит в Кению маме – главной героине «Любви». Вера бросает нас в застенок, а любовь освобождает – метафора ясна. Посмотрим, что скажет по этому поводу главный исследователь тайн человеческого духа – Брюно Дюмон, фильм которого покажут в конкурсе сегодня.

Берлин