"Евгений Онегин" Театре им. Вахтангова: Короче, русская хандра

Спектакль Театра им. Вахтангова открывается монологом Сергея Маковецкого, который начинается словами: «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей». Утомленная желчность этих строк, их разочарованность и холод задает камертон всей постановке.

Эту тоскующую ноту усилит и пространство сцены, тонущее в ледяном тумане, отраженное в заднике – громадном зеркале, пронизанное унылой метелью, сквозь которую Татьяну везут от любимых рощ в Москву (сценография Адомаса Яцовкиса), и подчеркнет музыка Фаустаса Латенаса, вполне программно соединяющая удалое разгулье с сердечной тоской.

Римас Туминас все четыре часа чрезвычайно изобретательно оживляет хрестоматийный текст, взрывает наведенную столетиями гладкость, но именно это один из самых настойчивых ходов – снова и снова обнажать безыскусный трагизм происходящих в романе событий. И хотя каждый школьник знает, что «Онегина» абсурдно сводить к сюжету, «роман требует болтовни», роман в стихах – тем более, и в болтовне-то здесь вся соль, режиссер придвигает к зрителю именно сюжет.

С учетом общего замысла (рассказать о русском безнадежье) это выглядит совершенно уместным: помещенный в мерцающие, чуть сонные интерьеры сюжет оказывается почти чеховским, типично русской скучной историей. Судите сами: вечно хандрящий молодой помещик от безделья подружился с соседом, нехотя влюбил в себя местную мечтательную барышню, со скуки приволокнулся и за возлюбленной друга, а затем почти равнодушно, вполне предательски убил Ленского (у Туминаса полуобнаженного, раздевшегося перед закланием) в живот и в упор. Тем временем Татьяну продали на ярманке невест, она вышла замуж и счастия больше не ищет.

Все пушкинское веселье, игривость, которая то и дело сверкает в «Онегине» в постановке Туминаса, впитала кошмарная русская хандра, провинциальная пошлость, которая особенно шумно торжествует во втором действии (правда, с некоторым и вряд ли задуманным режиссером пережимом) на именинах Татьяны, где каждый из гостей преподносит ей в подарок музыкальный номер, один чудней и безвкусней другого. И нет этому убогому празднику конца.

Но почти редуцировав игривость, сохранившуюся разве что в комичной сцене с зайчиком (Мария Бердинских), преграждающим путь повозке Лариных, многое Туминас из романа, напротив, вынул и усилил, в литературную эфемерность вдохнув сценическую жизнь.

Он расщепил Онегина и автора на несколько лиц. За «резкий, охлажденный ум», разочарованность и отвращение к жизни отвечает Сергей Маковецкий (и это одна из лучших работ в спектакле), за гусарское, полупьяное, бездумно-юное, о котором так сладко вспоминать, – разгульный и уместно шумный Владимир Вдовиченков, за нейтрально-светское – Виктор Добронравов. И Ленских здесь два – пасторальный кудрявый дурачок с геттингенской душой (Василий Симонов), а также Ленский повзрослевший, каким он, возможно, стал бы, если бы не был убит, – Олег Макаров.

И хотя временами все они меняются заданными амплуа и дежурства собственные путают, в итоге создается ощущение полифонии, вполне пушкинская пестрота и стилистическая подвижность, объем и пространство, столь огромное и свободное, что в нем легко находится место даже тем, кого в тексте Пушкина нет. Блистательной и эксцентричной мадам, преподавательнице танцев Людмиле Максаковой (она же няня, и она же приносящая пистолеты смерть), Юлии Борисовой, спокойно и взвешенно читающей сон Татьяны, горбатой страннице с домрой, неотступно следующей за Онегиным и словно бы воплощающей беса поселившейся в герое скуки.

Вслед за Пушкиным Туминас сделал спектакль многослойным, одновременно обращенным к собеседникам разной степени посвященности и просвещенности. И потому включил грубоватый юмор, хотя в сцене с влюбленной Татьяной (Вильма Кутавичюте) он все же зашкаливает – от волнения девушка таскает по сцене то кровать, то садовую скамью, зал, однако, отзывался на режиссерские шутки с неизменной благодарностью. С юмором смешал мнимое простодушие и тонкую игру как собственно с пушкинским текстом, так и с историей восприятия этого текста, историей его неизбежного оледенения, вместе с тем и с вечными русскими мифологемами – дорога, тоска, разлука.

В итоге в Вахтанговском появился новый эффектный, замечательный сочетанием демократизма и сложности спектакль, на который можно привести и старшеклассника, и утонченного эстета, и иностранца, изучающего загадки русской души.