История одного пня в центре Москвы

Тринадцатого февраля на Поварской улице срублен и увезен в неизвестном направлении старейший московский вяз. По разным данным, ему было от 250 до 270 лет. Несмотря на то что дерево засохло еще два года назад, не пережив аномальной жары, горожане воспринимали его как неотъемлемую часть исторического пейзажа. К тому же около вяза двадцать пять лет стояла табличка: «Охранный знак №19. Выдан Мосгорисполкомом, №2951 от 21.12.1987». Все это привело к тому, что процесс спиливания сопровождался шумной сценой с участием местных жителей. Пилили пятнадцать крепких мужчин с 9 утра до 17 вечера.

– Люди кричали, дети плакали, – горестно описывал подробности руководитель муниципального собрания депутатов МО «Арбат» Евгений Бабенко. – Мне позвонили, я приехал, но его уже допиливали.

– Но он же засох?

– То, что он засох, это одно, а что он памятник – совсем другое. Этот вяз – история. Он Пушкина, может, помнил. Бунина помнил – сто процентов! А потом нашелся какой-то господин Кульбачевский, руководитель Департамента природопользования, который одним росчерком убил это все.

Бабенко заявил, что собрание депутатов разослало письма в Генпрокуратуру и мэрию, требуя привлечь Кульбачевского и работников префектуры ЦАО к ответственности. Что же касается сквера на Поварской, то жители хотят оставить там пень. «Как символ того, что люди боролись», – пояснил депутат.

Я поехал на Поварскую. Посреди поляны торчал символ борьбы, на который кто-то положил четыре розы. Опилки густо покрывали снег. По скверу бродила местная жительница Марина Григорьевна. Она была юристом, окончила Академию МВД и, вероятно, поэтому так горячо убеждала меня, что вяз погиб в 2011 году не своей смертью.

– Три года назад кто-то из префектуры купил цветочное хозяйство, – объясняла Марина Григорьевна, – и решили у нас тут всюду устроить клумбы. Вокруг вяза сняли дерн сантиметров на тридцать! А корням же питаться надо, да тут еще жара ударила, а его ведь никто, кроме нас, не поливал. Вот он и засох. Конечно, ходили разговоры, что его будут спиливать, но я думала, что ему хоть поставят памятник. Часть ствола оставят, лаком покроют. А то, что сделали – это безобразие.

Чем больше я ее слушал, тем больше мне хотелось разобраться в хитросплетениях порубочного производства. Волновали два вопроса: почему срубили и где останки? Депутат Бабенко прислал мне копию официального предписания на вырубку: там организаторы и исполнители упоминались открыто. Отдел экоконтроля ЦАО при московском Департаменте природопользования выдал предписание, а ведомство с нежным названием ГКУ г. Москвы ДЗ ЖКХиБ ЦАО его выполнило.

Начальник отдела экоконтроля Павел Соколов отказался от комментариев, любезно направив меня в пресс-службу департамента. Там ответили: «Предписание было выдано в связи с тем, что вяз был наполовину засохшим и представлял угрозу для жизни и здоровья людей – от него отваливались большие сухие сучья, жалобы о чем поступали на горячую линию департамента. Кроме того, вяз был поражен графиозом – неизлечимой и заразной для других деревьев болезнью».

Начальник управления озеленения и благоустройства ДЗ ЖКХиБ ЦАО Ирина Барташева признала: инициатором вырубки было ее окружное ведомство, а Департамент природопользования просто оформил порубочный билет. Вяз был «аварийным», и поступили с ним по закону «О защите зеленых насаждений».

– Я сама люблю старину. И мне, как москвичке, очень обидно, что пришлось его спилить, – заметила Барташева. – Но с него падала кора, ветви. Вы возьмете на себя ответственность, если ветки будут падать маме в коляску и убьют ребенка? И я не возьму.

– А можно было его оставить как есть, в виде памятника?

– Для этого пришлось бы по всему стволу делать укрепляющий каркас из металла. К тому же там стоит памятник Бунину – мы бы нарушили скульптурную композицию. От вяза, кстати, еще пень остался: его надо выкорчевывать и тоже не задеть фундамент памятника.

– Пень-то хоть можно жителям оставить?

– Пень? Конечно можно. Пусть стоит, можно сделать даже памятную табличку.

Куда делись останки 20-метрового вяза, не знало ни одно ведомство, имеющее хоть какое-то отношение к посадкам. Барташева тоже не знала, но навела меня на след: сказала, что пилку и рубку выполняла подрядная организация ООО «Инженерные технологии». Гендиректор «Инженерных технологий» Вячеслав Ермолаев сообщил: старейший московский вяз, помнивший Бунина и, возможно, видевший Пушкина, нашел свой конец на полигоне твердых бытовых отходов «Долгопрудный».

– Может, на полигоне хоть что-нибудь осталось? – спросил я.

– Понимаю, куда вы клоните, – сочувственно отозвался Ермолаев, – но уверяю вас, что через пятнадцать минут после того, как наш самосвал его там вывалил, туда приехал другой грузовик, и все перемешалось. А потом еще бульдозер прошел и разровнял.

Последним моим собеседником в этой истории была Лолла Самсоненко – специалист управления дендрологии столичного Департамента природопользования.

– Неужели нельзя было спасти дерево? – спросил я.

И знаете, что она ответила? Спасти было можно. Но только при выполнении двух условий. Прежде всего, нужен официальный реестр реликтовых растений, куда внесли бы и этот вяз, и другие ценные деревья. Но такого реестра не существует.

– А разве вяз не был под охраной государства?

– Это просто для красоты таблички ставят. И гражданам говорят: такой красивый, ценный и исторический. А на самом деле ни в Москве, ни в России нет организации, которая бы курировала редкие и исторические деревья. До растений никому дела нет – все в запустении.

Предотвратить смерть вяза могло и вмешательство станции защиты растений при ГКУ «Мосзеленхоз». До 2000-х годов у станции был большой автопарк и бригада фитопатологов. Но сегодня, по словам Самсоненко, станция не финансируется. Летом ее сотрудники занимаются рядовыми озеленительными работами, а зимой сгребают снег на Кутузовском проспекте.

– Если бы станция не гребла снег, а занималась своей работой, деревьев в Москве было бы гораздо больше, – считает Самсоненко. – Графиоз, от которого погиб вяз на Поварской, легко определяется в летний период.

Впрочем, беспокойство дендролога вызывает не судьба пня, а то, что она и ее коллеги больше не смогут участвовать в экспертизе на территориях городской застройки. Самсоненко рассказала, что руководство Департамента природопользования готовит приказ: с этого года управление дендрологии будет приглядывать только за особо охраняемыми природными территориями и за сохранностью растений при прокладке коммуникаций. На объектах же капитального строительства обойдутся без дендрологов. И, видимо, без деревьев.