Почему Центральный ипподром хочет быть как парк Горького

Спецкор «Пятницы» побывал на ипподроме и поговорил с его обитателями
Мирослав Робка

Мне в четыре надо седлать лошадь! – кричит в телефон женщина-тренер. – Когда вы будете? Через пять минут? Вам только от проходной идти десять! Ладно, я поняла. Что у тебя? – обращается она к моей спутнице – зоотехнику московского ипподрома Оксане Сучковой.

– Приказ, – тихо говорит Оксана. – Прочитай и распишись.

– Подожди! Коня с манежа уведу, а то он описается.

– Нехватка кадров, – комментирует Оксана, когда тренер уходит. Мы стоим в полутемном помещении верхового манежа, которое когда-то пытались превратить в кафе для работников конюшен, даже барная стойка осталась. – Человек тут сам и тренер, и конюх, и все остальное. Очень низкие зарплаты.

Впрочем, добавляет Оксана, у ипподрома нет не только денег, но и квалифицированных кадров. Если вдруг на работу просится толковый любитель, за него сразу хватаются.

Мы выходим на улицу и двигаемся по кольцевой аллее, опоясывающей территорию конского города. Был бы я толковым любителем, остался бы тут. Закрытая территория, пустынные улицы, тишина. Среди тополей и кустов сирени разбросаны покосившиеся постройки. Если не знать, что это конюшни, сам не догадаешься.

Людей не видно. Сучкова с грустью вспоминает конец восьмидесятых: тогда в городке кипела жизнь, работали почти 500 человек. На каждую из 40 конюшен приходилось несколько конюхов, дежурных, наездников с помощниками. Своя шорная мастерская, своя кузница. Да и лошадей было свыше полутора тысяч. Сейчас на конюшнях ипподрома содержится не больше 600 голов.

– Главная беда в том, – поясняет Оксана, – что принципиально изменился подход к лошадям. Значимость наездника, который тренирует лошадь и знает ее потенциал, уменьшилась в разы. Большинство лошадей у нас частные, владелец в любой момент может забрать лошадь у одного тренера и отдать ее другому.

Наконец я вижу в аллее недвусмысленные признаки жизни: сарай, напоминающий цыганский «караван», рядом – продавленное кресло и чьи-то немалые тапки.

– Здесь живут сезонники с конного завода «Восход», – объясняет Сучкова. – Они привозят сюда своих лошадей весной и увозят осенью.

«Восходу» выделена отдельная конюшня. Воздух внутри, мягко говоря, насыщенный. Вместе с дежурным конюхом Натальей идем вдоль ряда денников, где в полумраке стоят рыжие, серые и гнедые орловские чемпионы. Все они высокие, с мускулистыми длинными ногами.

– Не тесно им? – спрашиваю я.

– Денник три на три метра, – откликается Оксана. – Как раз.

На арочном проеме конюшни укреплена, как икона, черно-белая фотография скакуна. Это – легендарный Анилин, родившийся на «Восходе» в 1961 году. За свою жизнь он участвовал в 27 советских и международных скачках и выиграл 21 из них. До конца дней (Анилин умер в 1975 году) скакуна содержали в условиях, которым позавидовал бы сам председатель совета директоров ОАО «Российские ипподромы» Алексей Миллер. Конюх Клава, например, приходила убирать денник Анилина в шиншилловой шубе, чтобы доставить коню эстетическое удовольствие.

– Второй такой лошади в России с тех пор не было, – говорит Оксана, глядя на фотографию.

– Кстати, сперму его заморозили, – неожиданно замечает Наталья. – Потом потомство было большое.

В следующей конюшне, у беговых рысаков, светло и чистый пол. При входе читаю меню дня: «6.00 – плющенка. 10.00 – сено. 14.00 – каша-отруби. 19.00 – сено. 22.00 – плющенка». У некоторых лошадей персональный рацион. На деннике кобылы Румины значится: «0,5 меры льняного масла и мюсли». Возле стены выстроились в ряд «качалки» – двухколесные беговые коляски, в которых работают наездники. Сучкова рассказала, что эти коляски сварил из арматуры местный умелец. А так – одна «качалка» стоит 100-120 тысяч рублей.

Финансовая тема неминуемо приводит нас к ипподромным аферам. На трибунах до сих пор живы легенды о гениальных советских жуликах. Несколько игроков однажды приметили лошадь, которая почему-то ни за что не хотела бежать быстрее, чем судейский автобус. Понимая, что никто на нее не поставит, аферисты подкупили водителя автобуса, чтобы незадолго до финиша тот газанул. Лошадь рванула за ним и пришла первой, обеспечив аферистам выигрыш. Или другой случай: знающие люди идут на конюшню, общаются с наездниками, а потом сидят на трибунах, вроде не при делах – один газетку развернет, другой, в кепочке набекрень, дремлет. А другие знающие люди понимают, какие номера лошадей означают газетка и кепочка, и тут же бегут в кассы.

На мои прямые и косвенные вопросы Оксана отвечала однозначно: не участвовала и не состояла.

– Я конюхом работала, кто ко мне придет за информацией! Я даже не знала тогда, что к кому-то приходят. Конечно, в советские времена были наездники, которые продавали информацию на трибуны. Но у тех, кто своим именем дорожил, сотрудничество с «тотошниками» считалось позорным. К тому же в СССР наездник зарабатывал почти тысячу рублей за сезон, помощник наездника – шестьсот. У них не было смысла идти «налево».

При зоотехнике Сучковой на ипподроме сменились 11 директоров. Я спросил, кто был лучшим, но она ответила – лучших пока не было. А стратегию развития ипподрома посоветовала обсудить с директором. А то ее уволят, если что.

Я обсудил. Про нового директора ОАО «Российские ипподромы» Константина Гусакова мне было известно только, что ему 48 лет и что до лошадей он занимался строительством недвижимости. Гусаков оказался тучным человеком с бойкой речью и ясным взглядом. С подкупающей простотой он объявил, что ему все равно, чем управлять: «Новинским пассажем» или сетью ипподромов.

– А лошадей вы не боитесь, Константин Валерьевич?

– Нет. Верхом я ездил, конечно – в горах, на охоте. Но специально ими не занимался.

Зато Гусаков уже знает, как ему обустроить ипподром. Конечно, надо приводить в порядок здание. Вся, посетовал он, инженерная инфраструктура в упадке.

– В следующем году собираемся подготовить проект реставрации с реконструкцией, – серьезно сказал Константин Валерьевич. – Это же памятник архитектуры. Тут все непросто.

– На какие деньги вы живете?

– На заемные, спонсорские. Сдаем в аренду площади и денники. Ну, еще тотализатор.

Я все ждал, когда директор заговорит о совете директоров «Российских ипподромов», который был утвержден зимой 2013 года и почти сплошь состоит из работников газовой промышленности. Но он молчал. Тогда я спросил сам.

– Они не все из газовой, – корректно поправил Гусаков. – Но в общем да, совет директоров был создан для оказания ипподрому политической, административной и финансовой поддержки. Благодаря ему мы, например, можем свободно обращаться к субъектам Федерации, чтобы нам не повышали там налог на землю. У нас же в регионах 4000 га земли и 820 объектов недвижимости.

Проскочив эту скользкую тему, Гусаков заговорил уверенно и быстро. Надо увеличивать количество событий, проходящих на столичном ипподроме. Устраивать там не только скачки, но и автогонки, концерты, праздники. Короче, превратить предприятие сельского хозяйства, как он выразился, в городскую территорию, социально значимый объект. И тут Гусаков, разумеется, помянул парк Горького, где раньше стояли страшные пивнухи, а теперь и вайфай есть, и вообще приличное место. Вот к чему надо стремиться. И расширять целевую аудиторию.

Первые шаги в этом направлении, надо сказать, уже сделаны. 12 мая ипподром праздновал открытие нового сезона, и аудитория там подобралась разномастная. В павильонах, раскинутых перед дорожками, гостям наливали шампанское и пытались всучить головные уборы по тысяче долларов за штуку. Визитеры с удовольствием выпивали, снимали бегущих лошадей на айпады и уезжали на гладких, черных автомобилях европейских пород. Ставками и результатами они интересовались вяло, хотя программа длилась почти семь часов. А вот на дощатых трибунах все было, как и пять, и десять лет назад. В партере – еле передвигающие ноги старики в пыльных брюках (в отличие от гостей, они платили за вход), на балконе – неподвижные, как орлы, мужчины в жилетах, с морскими биноклями на шеях. Ставки делали все, и все проигрывали. Звучали очень резкие слова по адресу лошадей и жокеев. Кто-то кричал: «Меня этот Жаркий Поцелуй на пятьсот рублей утопил!» На парапете лежал бутерброд с двумя кружками копченой колбасы, а рядом – долька яблока. Видимо, кто-то из знающих людей оставил сообщение.