«Процесс» Кафки на Фестивале Чехова: Померк человек

Прежде чем начать представление, мюнхенцы с истинно немецким педантизмом наведут порядок в зале. Зрителей четных рядов обяжут следить за соседями справа, а всем, у кого билет в нечетном ряду, поручат наблюдать за товарищем слева. Досталось место с краю и не за кем присмотреть? Без дела не останешься: гляди за тем, кто впереди. Раз, два – и в зале создана простая и эффективная система тотального контроля. Орднунг унд дисциплинен.

«Меркнет человек, святится масса», – говорил безымянный герой одной из самых известных экспрессионистских пьес «Человек-масса», написанной Эрнстом Толлером в 1921 году. В спектакле Кригенбурга человек померк до такой степени, что нет никакой возможности отличить мнимого преступника Йозефа К. от столь же мнимых дознавателей и судей. Перед нами размноженный на ксероксе человек-масса: котелок, тонкие усики, черный казенный сюртук – словом, помесь Чаплина с Гитлером. Восемь идентичных человеческих экземпляров. Играют роль Йозефа К. (а заодно и все прочие роли) мужчины и женщины, похожие друг на дружку, как восемь капель воды.

Да люди ли перед нами? Стараясь послушно следовать законам всесильного государства, они отрицают законы земного притяжения. Едва поднимется противопожарный занавес, как мы увидим огромное недреманное око, внутри которого – вставшая на дыбы комната Йозефа К. со всей ее спартанской меблировкой. Йозеф номер один непринужденно лежит на кровати, накренившейся к сцене под прямым углом, Йозеф номер два сидит за столом, а третий Йозеф, опровергая Ньютона, разгуливает по комнате. Все они чернеют перед нами, будто мухи на стенке, вцепившиеся лапками в зыбкую кафкианскую реальность.

Комната Йозефа К. на протяжении всего спектакля совершает медленное путешествие вокруг своей оси, и точно так же по бесконечным кругам бюрократического ада движемся и мы вслед за нею. Не зная жалости, Кригенбург доводит зрителя до настоящего одурения, бесстрастно бомбардируя его подробностями уголовного Процесса, в который влип герой. Это что-то вроде театрального крючкотворства в лучшем смысле этого слова. Человек постепенно превращается в крючок, в шестеренку, в деталь хорошо слаженного механизма, имя которому – Закон. Постепенно комната подсудимого освобождается от всей мебели, и на пустом поворотном круге остаются в самом деле одни голые крючки, в которые вцепились наши черненькие с усиками.

Герои Кригенбурга извергают из себя огромные периоды текста, не позволяя зрителю ни на секунду расслабиться. Есть подозрение, что и немецкоязычному залу, схватывающему текст на слух, приходилось во время этого спектакля нелегко. Что уж говорить о публике Чеховского фестиваля, которая едва не заработала себе косоглазие в попытке считать и невероятную сценическую картинку, и стремительно сменяющиеся титры на боковом экране? Постепенно начинает казаться, что человек слишком слаб, чтобы выдержать не только Процесс, но и саму постановку Андреаса К. И все-таки, несмотря на наплывающую временами тоску и неготовность мозга считать все тонкости кафкианского крючкотворства, этот в высшей степени холодный и механистичный спектакль не может не вызывать восхищения. Здесь воссоздана та экспрессионистская традиция, что практически исчезла в нашем театре. Во всяком случае о том, что такое биомеханика Мейерхольда, актеры Кригенбурга осведомлены куда лучше, чем их коллеги из России.