Почему в Москве-реке не стоит купаться

Яркое утро. Возле недействующей пристани «Автозаводская», прямо под знаком «Швартовка запрещена», лихо тормозят две резиновые лодки с мотором. На бортах у них желтым по черному выведено Greenpeace. В течение недели речной патруль будет исследовать стоки Москвы-реки. Пробы отправят в московскую лабораторию «Роса» и в петербургский Центр исследований и контроля воды: через три недели полученные результаты выложат на сайте «Гринпис России» и в случае чего обратятся в природоохранную прокуратуру.

Отваливаем от пристани и сразу подходим к ближайшему стоку: из круглого отверстия в гранитной стене в коричневую воду Москвы-реки низвергается бесцветный поток.

– Обычная ливневая труба, – поясняет руководитель токсической программы «Гринпис» Дмитрий Артамонов, – но ее могут использовать для сброса какие-то предприятия. Проверим.

Под хихиканье волонтеров Дмитрий надевает на лицо респиратор («Кто знает, что там?»), на руки – розовые резиновые перчатки и тянется через борт к стоку. В руках у него белая бутылочка, на дне которой немного азотной кислоты для консервации. Тут же волонтер Даша достает папку с фирменными гринписовскими бланками и начинает составлять «Акт отбора проб». Артамонов ей диктует: цель исследования – тяжелые металлы, метод отбора – вручную, анализируемая вода – сточная.

– Что вы думаете найти в стоках? – интересуюсь я.

– Фенилы, фталаты, летучие галоген-соединения, – доходчиво объясняет Артамонов. – В общем, всякую гадость. Пошли дальше?

Лодки с ревом несутся вверх по течению. На носу нашей моторки – штурман Егор. То и дело он кричит капитану: «Прямо – мусор!» (обрывки шариков, бутылки, дохлая плотва), «Слева – предмет!» (кусок арматуры, торчащей из воды). Один раз крикнул «Волна!», и нас окатило с головой. Артамонов даже не изменил позы. Он рассказывал о речном патруле в Санкт-Петербурге. Один раз гринписовцы «поймали» там сброс мазута, превышающий норму в несколько десятков тысяч раз. В другой раз обнаружили несколько сотен дохлых рыб в притоке Невы, где произошел сброс с лакокрасочного завода. Но главная проблема с Невой. Она гораздо грязнее Москвы-реки, и из нее все пьют, а главное, воду забирают прямо в центре города. В Москве вода берется из северных водохранилищ: там она еще не успела обогатиться тяжелыми металлами и летучими соединениями.

Полдень. Дрейфуем вдоль правого берега: сквозь кустарник видны руины завода «Динамо». Под двумя люками в стене бурлит небольшое озеро, в котором плавает чья-то сеть. Леска от нее тянется к бетонному парапету, на котором застыл человек неясного социального происхождения.

– Где рыбаки, там и сброс, – учит Дмитрий. – Вместе со сбросом всегда идет органика, вода обогащена кислородом, туда и приходит рыба. Здесь недалеко ТЭЦ – видимо, это ее коллектор.

Он снова берет пробы, волонтер Даша составляет очередной акт. Следующая остановка – сток возле ситценабивной фабрики, объявляет Артамонов, глядя в планшет. У него там обычная гугл-карта, только со множеством точек. Это стоки, информацию о которых добывают волонтеры. Другую часть сведений поставляет Росприрод­надзор.

На Дербеневской набережной, возле фабрики «Мостекстильпром» (это ее Дмитрий назвал ситценабивной) труба совершенно сухая. Анализировать нечего.

– Может, данные устарели, а может, у нее периодический сброс, – пожимает плечами эколог.

– Что дает это патрулирование? – спрашиваю я, когда мы снова трогаемся.

Артамонов рассказывает: именно после питерского патруля был принят федеральный закон № 416 «О водоснабжении и водоотведении». Он, правда, вступает в полную силу только с 2014 года, но это очень важный закон. Раньше за потреблением воды столичными предприятиями следил Мосводоканал. Но наезжать, как выразился Дмитрий, на Мосводоканал довольно нелепо. А вот по новому закону наезжать можно будет уже на сами предприятия.

– Есть нефтеперерабатывающий завод в Капотне, – продолжает Артамонов. – Это «газпромовское» предприятие. Он сбрасывает в Москву-реку гораздо больше, чем имеет право. Вы представить не можете, сколько было уже заседаний в Минприроды, и Генпрокуратуру мы привлекали. По закону его должны оштрафовать и остановить производство. Но вместо этого Росприроднадзор отвечает: они прислали бумагу, что через столько-то лет обещают чего-то там внедрить. Поэтому пусть продолжают гадить. Это обычная ситуация.

– Вы сами не хотите поработать в министерстве?

– Ломать систему изнутри? – иронизирует Дмитрий. – Ну уж нет. Я многих людей оттуда знаю. Снаружи можно изменить гораздо больше.

Проходим Котельническую набережную. Возле высотки в коричневую Москву-реку впадает желто-коричневая Яуза.

– Входим! – командует Дмитрий.

Лодки поворачивают под мост, и мы оказываемся в узком коридоре, окованном гранитными берегами.

– Слева сброс! – кричит штурман Егор, указывая на небольшую круглую дыру в стене. Из нее бежит тонкий ручеек.

– Это речка Рачка, – отвечает Артамонов, глядя в планшет. – Замурованная. Дальше!

Постепенно берега становятся все выше и глуше. И тут обе патрульные лодки останавливаются: впереди вырастает Сыромятнический шлюз, судя по всему, давно закрытый. У левого берега – мусоросборная платформа, по которой лениво прогуливается человек в оранжевом жилете.

– Куда собрались? – орет он. – Там шлюз!

– Видим! – орут волонтеры, штурманы и капитаны. – А открыть никак?

Мужчина отрицательно качает головой.

– «Мосводосток»? – допытывается штурман Егор.

Снова кивок – утвердительный.

– Тогда никак, – резюмирует Егор. – Мы им звонили-звонили, они вообще недоступны. И на связь по рации не выходят.

– А давайте просто пообедаем, – вдруг предлагает молчаливый капитан нашей лодки Василий. – Место тут классное.

Вокруг зелень, безлюдный причал и где-то далеко наверху – набережная. Гринписовцы радостно выбираются на берег. Извлекают из рюкзаков термосы с гречневой кашей, открывают тушенку, режут сыр. Атмосфера, как в пионерлагере, и после обеда хочется купаться. Спрашиваю у Артамонова, как насчет купания в реках Москвы – не разъест ли мне фталатами ноги?

– Я бы лично не стал, – отвечает эколог. – Воду, конечно, мониторят, но не по всем показателям.

– А как же пляж в Серебряном Бору?

Артамонов молча пьет желто-коричневый чай.