Терри Гиллиам помножил крест на ноль

Наголо обритый Кристоф Вальц играет человека по имени Коэн Лет, который живет в полусгоревшей церкви, а на работе, лихорадочно орудуя джойстиком, занимается «вычислением сущностей». Он лучший в своем деле, но хотел бы работать дома, потому что ждет звонка, который разъяснит ему смысл жизни. Руководство соглашается выполнить просьбу Коэна, если он возьмется за доказательство «теоремы Зеро», суть которой в том, что никакого смысла в жизни нет. Коэн погружается в безнадежные вычисления. Бог не звонит.

Среди великих режиссеров, бьющихся над разгадкой высшего смысла, Терри Гиллиам выделяется тем, что, кажется, вполне осознает абсурдность задачи, но от этого не легче. «Теорема Зеро» - фейерверк пустейших парадоксов, парад чудачеств и экстравагантностей, с блеском исполненных еще в знаменитой гиллиамовской «Бразилии» (1985), сходство с которой заставляет рецензентов по привычке называть новый фильм антиутопией. Хотя от антиутопии здесь только идея тотального контроля, объект которого по-прежнему маленький человек, понимаемый как винтик гигантского, вхолостую работающего механизма. А вот субъект раздвоился. Раньше это было бюрократическое государство. Теперь, очевидно, капитализм как таковой, воплощенный в фигуре вездесущего Руководства (Мэтт Деймон). Но не только. Главная камера слежения в доме-церкви Коэна Лета установлена на распятии вместо отбитой головы Христа, и когда герой в бунтарском порыве лезет за ней с молотком, то обрушивает всю скульптуру. Он не против быть винтиком, просто хочет понять, для чего этот винтик предназначен. Но вместо ответа получает «теорему Зеро», а во сне его засасывает в черную дыру бессмысленности.

Гиллиам и Вальц лепят не просто гротескного, но невозможного героя, который существует, хотя должен моментально лопнуть от внутренних противоречий. Он ощущает себя ничтожеством и страдает манией величия, называя себя не иначе как «мы». Среди его многочисленных фобий - боязнь замкнутых и открытых пространств, социопатия и страх одиночества. Таков и весь фильм, мыльный пузырь, притворившийся черной дырой. Захламленный трюизмами, выдающими себя за парадоксы, и надутый патетикой, которая пытается сойти за самоиронию.

Но если не уподобляться вечно напряженному, задавленному парадоксами бытия герою Кристофа Вальца, то от фирменных гиллиамовских фокусов можно получить массу удовольствия. Как в доме Собакевича всякая вещь словно бы заявляла: «И я Собакевич!», так в «Теореме Зеро» всякая деталь вопиет: «Я из фильма Терри Гиллиама!» Разноцветную информацию из компьютеров здесь заливают в медицинские пробирки. Киберсексом занимаются в костюме с клоунским колпаком. Теорему решают, складывая монструозные здания из кубиков-формул в трехмерной программе. На замусоренной лондонской улице с нарисованным небом живые рекламы зазывают в церковь Бэтмена-освободителя. А интерьеры напоминают лабораторию средневекового алхимика, соединенную с залом игровых автоматов и подключенную к интернету.

Возможно, оттого, что эти визионерские трюки знаешь уже почти наперечет, ретрофутуристическая вселенная «Теоремы Зеро» выглядит не пугающе, а уютно. Особенно когда вместе с главным героем ее начинают обживать персонажи второго плана - романтичная киберпроститутка (Мелани Тьери) и сын Руководства, гениальный подросток-программист Боб (Лукас Хеджес), а также виртуальный психоаналитик (Тильда Суинтон) и непосредственный начальник Коэна Лета, тоже слегка тронувшийся умом после попытки решить «теорему Зеро» (Дэвид Тьюлис). В какой-то момент даже начинает казаться, что смысл жизни по Терри Гиллиаму - завести себе друзей или, как говорили в одной картине Алексея Балабанова, «найти своих и успокоиться». Но нет, так запросто Гиллиам выбираться из драматических вопросов не хочет. А как бы было хорошо: отключить телефон и играть в крестики-нолики - тоже своего рода бытие и ничто.

В прокате с 3 июля