Марина Лошак год работает директором Пушкинского музея

За год работы Марине Лошак удалось изменить в работе музея важное - атмосферу. Зрители, думаю, это заметили. Ну и главное - решать проблемы реконструкции.

- Поздравляю с годовщиной.

- Спасибо. Удивительно, но этот год я пережила.

- Недавно, придя на пресс-показ, я была потрясена - милиционер при входе мне улыбнулся, а не наорал. Как такое могло случиться?

- Милицию я собирала дважды. Мы разговаривали, они все поняли. Одного милиционера уволили - с ним разговор не получился. Все равно меня смущает человек с ружьем при входе в музей, это правильно, но смущает. Оружие и бронежилет как-то сразу вызывают тревогу. Кстати, у нас сейчас работают такие хорошенькие девушки-милиционеры, прямо Аленушки. Милые очень.

- Еще на выставке Вима Дельвуа смотрительница посоветовала, как лучше рассмотреть его смешную скульптуру в зале старой живописи, а должна была бы фыркать.

- Это важное достижение. В подготовке этой выставки участвовали сотрудники одного из самых консервативных отделов музея - отдела старых мастеров. Они не знают современное искусство, оно им не интересно. Но они работали с таким энтузиазмом, что я была просто счастлива. То же самое происходило со смотрителями, мы им объясняли, для чего нужна такая выставка, просили помогать людям смотреть новые вещи. Все готовы помогать нам, если видят, что к их миссии в музее относятся с уважением. Вообще, мне кажется, что людям приятнее быть добрыми, чем злыми. Смотрители, кстати, у нас очень поменялись.

- То есть пришлось увольнять, быть недоброй?

- Пришлось. Ты можешь быть прекрасным милиционером, но, если не умеешь коммуницировать с людьми, тебе лучше не работать в музее.

- Еще о Дельвуа, ничего дерзкого на его выставке не было. Вы его цензурировали?

- Да, мы все обговаривали, но это не цензура, он сам себе цензор. Разумный, прелестный и ясный человек, и прежние провокации у него были детские, позитивные, не разрушительные. Иногда как раз возвышенные вещи несут в себе провокацию. Наш музей такой возвышенный, что самоирония в небольших дозах ему прописана.

- Известно, что люди, находящиеся на высоких должностях, опираются на тех, кто стоит еще выше. Кто вас поддерживает «наверху»?

- У музея есть попечительский совет, куда входят люди, которые, безусловно, меня поддерживают. Есть сопредседатель совета Ольга Юрьевна Голодец, она очень много для нас делает и помогает в каких-то вещах, которые мне трудно сделать самой. С другой стороны, у нас в совете Петр Авен, он тоже активно действует сейчас. Другая опора - это общество. Правда. Отношение общества к нашему музею совершенно исключительное. Люди, которые приходят сюда, - самого разного достатка, уровня знаний - все заинтересованы в музее, все хотят помогать. И надо аккумулировать эту потребность. Поэтому мы начали программу для друзей музея, поэтому хотим всю нашу деятельность сделать максимально открытой.

- А семья вам помогает?

- Конечно, я с ними все обсуждаю, но они в ужасе от моей жизни. Стали относиться ко мне как к больной, очень осторожно.

- Мне не хотелось бы говорить о результатах конкурса на реконструкцию музея, обещаны коррективы. Не боитесь, что в результате получите невнятный компромисс, а не архитектурное решение?

- Очень трудно заставить себя не давать советы. Ну или заветы. Но, безусловно, архитектор должен быть самостоятельной фигурой - обязан всех слышать, но делать, как считает правильным и органичным. Однако и наша роль тут не маленькая. Мы ответственны за все в целом, но готовы делить ответственность с архитектором. Он должен быть главным архитектором всего проекта, а не только отвечать за новые объекты. Вопросов очень много, больше, чем ответов. Должна быть создана рабочая группа...

- ...источник советов и замечаний?

- Не в этом дело, должна быть группа профессионалов, где каждый отвечает за свой участок - у инженеров, у реставраторов. Реставрация - особая проблема. Прежде всего, наше главное здание.

- На это у людей одна реакция - страх, что больного угробит лечение. Пример Большого театра.

- Да, и у меня такая же реакция. Тут ответственность вся на мне, ну на нас, на музее. Надо во все вникать, проверять всех, проводить бесконечный аудит. Пока у меня ощущение, хотя я человек, склонный к иллюзиям, что команда людей, связанная с реконструкцией, - хорошая команда. И я рассчитываю, что в этой компании, под контролем правильных людей, все будет как надо. Хотя при законах о тендере трудно получить высокое качество. Но путь компромиссов не предполагает слабый результат, все равно все делают перфекционисты.

- Но у них не всегда выходит то, что они хотели.

- Все равно надо стремиться к идеальному результату. Сейчас все очень озабочены архитектурой, устройством общественных зон, но меня беспокоит, чем мы будем пространства заполнять, какие смыслы туда вкладывать.

- Давайте о смыслах. Очереди стоят на шедевры старого искусства, а вся ваша интеллектуально изящная выставочная работа не интересует публику.

- Музей личных коллекций посещает несравнимо меньшее количество людей. И это в огромной степени связано с местом. Надо думать, менять там постоянную экспозицию.

- Там и сейчас проходят отличные выставки в полупустых залах. Для кого вы расширяете музей? Шедевров для таких пространств не хватит.

- Томаса Манна, допустим, читают не все, но это не значит, что его не надо издавать. Надо стремиться, чтобы его больше читали.

- Или признать, что много его читать не будут.

- Необходимы разные программы - для узкого круга, широкого круга, для семейного просмотра. У нас, ну как я это сейчас вижу, будет целый квартал для самых разных людей. И для тех, кто любит популярный продукт, энергию толпы, ощущение успеха и праздника. А есть категорические одиночки, привыкшие жить сосредоточенно. Их много в большом городе, где для них почти нет мест. А мы его обязательно сделаем - место для людей со вкусом, знаниями, определенной культурной подушкой. И там нам будет нужна не толпа, а качественная личность.

- Но вашу деятельность оценивают по посещаемости.

- Всех так оценивают.