Фестиваль в Брегенце проводил интенданта Дэвида Паунтни дождем и салютом

Последний день фестиваля в Брегенце выдался на редкость дождливым. Это было обидно: почти все лето знаменитую «Волшебную флейту» играли на открытой Озерной сцене; лишь однажды спектакль пришлось перенести на сцену Фестшпильхауса из-за непогоды.

Однако на дождь не стали обращать внимания; организаторы, радушно предложив зрителям плащи и пледы, рискнули провести экстремальную «Флейту» под проливным дождем. И на это имелись веские причины.

В этот вечер Брегенц прощался не только с фестивалем - до следующего лета. И не только с постановкой «Волшебной флейты», оказавшейся самым удачным «кассовым» спектаклем Паунтни за все время его одиннадцатилетнего управления фестивалем и вообще за всю историю фестиваля на Боденском озере. Город и фестиваль прощались с самим Паунтни - британским оперным режиссером, сумевшим за годы работы вклиниться в неразрывную триаду самых знаменитых оперных фестивалей - в Мюнхене, Байройте и Зальцбурге, добавив к ним Брегенц.

Паунтни покидает фестиваль победителем; после относительно неудачного «Андре Шенье», не принесшего кассовых сборов, он с лихвой покрыл дефицит бюджета, поставив напоследок феерическую, ошеломительную по визуальным и световым эффектам «Волшебную флейту», выдержанную в духе фэнтези. Паунтни удалось примирить качественную развлекательность с весьма серьезным, эзотерическим посланием. Критика писала, что Паунтни оставил за скобками масонские идеи и философию «Флейты»; на деле оказалось, что это вовсе не так.

В спектакле бушуют природные стихии - огонь, воздух и вода. Молодая пара - символ единства мира, взаимопроникающие начала Ян и Инь, Осирис и Изида - стоят, как фигурки на свадебном торте, на золотом земном шаре, транслируя мысль, что миром правит любовь. Властительная Царица ночи - Лора Клейкомб - возносится к звездам, разостлав юбку с серебристыми паутинками по половине земного шарика. На горбатом панцире мировой черепахи (на черепахе, как известно, держалось мироздание в космогонии древних) растут невиданные деревья-травы, мгновенно взбухая и опадая; надмирные суровые гиганты - рыцари-стражи - верхом на красных единорогах стерегут дорогу к истине; сквозь лес пробираются диковинные чудовища, порхают разноцветные птички.

Изобретательная сценография Йохана Энгельса, умопомрачительные костюмы Мари-Жанны Лекка сделаны с расчетом на сражающие наповал эффекты - эдакое торжество визуальности. Три разноцветных дракона с лихо закрученными рогами и страшенными клыками - Разум, Мудрость и Природа - охраняют вход в царство Зорастро. Их лапы устойчиво стоят в воде, они обступают огромную трехглавую черепаху, зеленый панцирь которой вращается и имеет кучу хитроумно устроенных люков и входов.

Из драконьих пастей свисают веревочные лестницы и висячие мостки, по которым сноровисто пробираются колючие люди-пауки, гвардия Зорастро. Сам же верховный маг, судя по костюму, имеет прямое родство с жуком-скарабеем, его голову венчают жучиные рога. Три дамы-куклы восседают верхом на фантасмагорических существах - то ли скорпионах, то ли птеродактилях; плюмажи из пышных перьев украшают узкие птичьи головки с устрашающими клювами и скорпионьи хвосты. Стихии встречаются, сталкиваются в спектакле, закручиваясь огненными спиралями, взрываясь дымовыми шашками, осыпая героев огненными искрами. Световая феерия выхватывает из темноты то взбаламученную дождем воду, то косые струи дождя.

Возможно, ради троекратного прощания спектакль и не стали переносить в зал. Хотя, честно говоря, в девять вечера (спектакли на Озерной сцене начинаются с наступлением темноты) ничто не предвещало такого ливня с порывами ветра. Тихо, почти незаметно моросил дождик, обещая вот-вот закончиться. Но уже на двадцатой минуте спектакля, который шел без перерыва в общей сложности 2 часа 20 минут, погода резко испортилась. Озерная гладь покрылась крапинками капель, костюмы певцов намокли и прилипли к телам. И все же уверенный, тембристый тенор принца Тамино выдержал испытание водой: Райнер Трост отлично вел партию, лишь в самом конце его голос слегка засбоил. Героически держалась и Памина - Анна-Нина Барман. В белом платьице и трогательных красных туфельках она резво бегала по панцирю и проделывала все полагающиеся по роли па, одновременно умудряясь вполне мило и непринужденно петь. Трем дамам и трем мальчикам мокнуть не пришлось - вместо них в спектакле задействованы огромные куклы, так что эти шестеро пели в комфорте, в недрах Фестшпильхауса, выйдя только на поклоны. Дорогостоящая акустическая система Озерной сцены - так называемая BOA (Bregenz Opern Aucustics Klangsystem) - доносила их голоса во всем разнообразии оттенков и фразировки.

Публика мужественно продержалась до конца и была вознаграждена небывалым зрелищем в качестве бонуса. На поклоны на зеленую сцену-панцирь взошли не только исполнители и дирижер Хартмут Киль (которого во время спектакля можно было лицезреть лишь на двух больших экранах). Вышел сам Паунтни собственной персоной, весь в золотом; золотой френч, золотые негнущиеся брюки, даже ермолка была золотая.

Большинству было невдомек, кто этот человек с седыми бакенбардами, что улыбается и кланяется; публика продолжала оставаться в неведении, даже когда в центр выплыл плот с десятком человек - видимо, осветители, операторы, рабочие сцены. На двух шестах они споро растянули обыкновенную простыню, на которой красной кистью, явно второпях, было намалевано: «Danke, David, fuer 25 Jahre!» («Спасибо, Дэвид, за 25 лет!»). Почему за 25, а не за 11 лет - осталось загадкой.

Это был явный экспромт. Паунтни даже не сразу заметил приветственную надпись. Он смотрел в другую сторону: невзирая на хлеставший дождь, струи которого причудливо высвечивались в снопах света, начался фейерверк. Роскошные букеты звезд расцветали над Боденским озером; ближе и ближе придвигались они и наконец рассыпались десятками розовых сердечек. Так фестиваль признавался в любви к уходящему интенданту, время правления которого уже сейчас называют «эрой Паунтни».

Брегенц