В Кремле открылась выставка Чарльза Макинтоша

Стиль, который манифестировал Чарльз Ренни Макинтош в самом начале ХХ в., - модерн, или ар нуво. На выставке в кремлевской Одностолпной палате Патриаршего дворца, собранной из британских и японского музеев, какой стиль - становится понятным при виде первых же четырех стульев. Точнее, кресел и стульев, хотя, как и в теперешнем понимании, между ними нет большой разницы. Вся деревянная четверка по форме лаконична, геометрична, угловата, надежна и вполне современна. То есть могла бы и сейчас продаваться в магазине не как реплика исторически знаменитой мебели, а в качестве повседневной, только не для малогабаритной квартиры.

В нечто подобное, малокомнатное, превращено для выставки величественное пространство палаты. Здесь тесно от перегородок, и обзора нет, к сожалению. Столы и стулья стоят в витринах парами, как случайно встретившиеся. Наверное, это некорректно, ведь Макинтош создавал не отдельные предметы, а интерьер как целостное художественное произведение. О чем, конечно, рассказывают фотографии и надписи рядом с витринами, но не слишком убедительно. Фотографии небольшие, слова бесцветные. Возможно, авторы выставки считали, что имя Чарльза Ренни Макинтоша, одного из авторов визуального образа ХХ в., и без выставки хорошо известно публике. А все, что он сделал в Глазго (архитектор работал преимущественно в родном городе), растиражировано во множестве книг по истории искусства.

Впрочем, при тотальном дизайне стиль считывается в каждой мелочи, так что большое на выставке высматриваем в малом. Два длинноногих черных подсвечника с маленькими золочеными чашами говорят о своем происхождении и родстве так же красноречиво, как и бюро в форме кимоно, сделанное для той же гостиной, или зеркало из совсем другого интерьера. Все та же форма стремительно вытянутой трапеции, небольшой изящный декор, ассоциации с европейским средневековьем и условным востоком одновременно.

Модерн четверки из Глазго (Макинтош, его жена Маргарет, ее сестра Френсис Макдоналд и Герберт Макнейр создали группу The Four) вырос из готических шотландских замков и символистской мистики ровно в той же мере, как из восточного минимализма и стремления все рационализировать. Так что высоченная спинка у макинтошевских стульев, перекликающаяся с высокими потолками интерьеров, где они стояли, служила отличной вешалкой для длиннополой верхней одежды. А встречающаяся у стульев широкая верхняя перекладина с прихотливым вырезом рифмовалась с широким фризом на стене. Розы этого фриза расписывались с помощью трафаретов.

Трафареты и акварели - отдельное удовольствие выставки. Розы, ирисы, барвинки и петунии, переходя с бумаги на стены, обретали условность многозначительного символа и таинственного знака. В поздних работах у Макинтоша, правда, больше квадратов и углов, чем растений и изгибов, прихотливый модерн переходил в прагматичное ар деко, новому веку расчет был понятней мистики.

Одно из новшеств, введенных в жизнь Макинтошем, была покраска деревянной мебели в белый, а потом в черный цвет. И это казалось вызывающим не только в индустриальном Глазго. В каталоге приводится выдержка из статьи в «Мире искусства» 1903 г. - московский критик, побывавший на выставке нового стиля, устроенной Иваном Фоминым, написал о белой комнате Макинтоша так: «Оставаться в ней было скучно и томительно, все бежали из нее, от этих ужасных прямых линий, безжизненности и гигиеничности. Не верю, чтобы дело обошлось без преднамеренного и тонкого символизма. Должно быть, белый цвет говорит о бежавших желаниях». Зато рисунки госпожи Макинтош он оценил как «страничку половой психологии, рассказанную языком дерева, металла, красок и очертаний», по нашим временам - похвалил. За последние сто лет дизайн изменился мало, а вот мнение о нем - кардинально.

До 9 ноября