Жюри Венецианского кинофестиваля отдало предпочтение фильмам из Европы и Азии

71-й Венецианский кинофестиваль, несмотря на слабоватую программу, все-таки запомнится надолго - благодаря решению жюри, раздавшего главные призы по справедливости
Андрей Кончаловский признан лучшим режиссером основного венецианского конкурса/ Tiziana Fabi/ AFP

Географический разброс победителей не хочет казаться случайным: победило кино из Турции, России, Индонезии и Швеции. Америка, обильно представленная в конкурсе, оказалась за бортом. В этом году ее присутствие на Лидо и вправду не было сильным, а два самых ожидаемых голливудских фильма сезона - «Врожденный порок» Пола Томаса Андерсона и «Исчезнувшая» Дэвида Финчера - Венеции вообще не достались и впервые будут показаны в октябре на фестивале в Нью-Йорке. Обидно лишь за «Бердмена» Иньярриту, который был одним из самых «режиссерских» фильмов в конкурсе. Видимо, дело в том, что зрелищная природа этой роскошной рефлексии о Голливуде, Нью-Йорке, Бродвее, комиксах, супергероях совсем не вяжется с интонацией и тематикой тех фильмов, которые предпочло жюри.

Спецприз достался «Сивасу» турка Каана Муждеки - простой, как две копейки, истории о дружбе мальчика из турецкой деревни и бойцового пса, которого он подбирает и выхаживает после нелегального собачьего боя. Ребенок надеется оставить замученное животное себе и больше не пускать его на кровавую арену, но патриархальный и мачистский турецкий мир, зарабатывающий на таких зрелищах, считает иначе и ломает уже не только пса, но и его маленького хозяина. Все это, однако, остается лишь на уровне интенции: драма о расставании с детством, его иллюзиями, надеждами так и не проступает за натуралистичной - дешевой в смысле воздействия на публику - собачьей грызней, а единственной кульминацией служит тут финальный титр о том, что ни одно животное на съемках не пострадало. От эксплуатационного характера этого энергичного дебюта все равно никуда не деться.

По-другому смотрит на деревню, на этот раз русскую, расположенную посреди красот северной природы, Андрей Кончаловский в фильме «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына» («Серебряный лев» за лучшую режиссуру). Время остановилось там лет этак шестьдесят назад, люди по-прежнему сидят у разбитого корыта, больше не мечтая о золотой рыбке, и пьют под чистым небом, которое время от времени рассекают высокотехнологичные военные ракеты, производимые неподалеку. Этот очевидный до боли диссонанс вплетен в фильм аккуратно и ненавязчиво, благо Кончаловский использует метод документального наблюдения, не предусматривающий вмешательства. Но и дистанционное проникновение в деревенскую жизнь с ее отнюдь не «простыми» людьми, сыгравшими в фильме самих себя, тут тоже не так чтобы происходит. Может быть, этому мешает немного искусственная сюжетная линия с участием двух профессиональных артистов: то, как они актерствуют и подают реплики, входит в клинч с невоспрозводимой интонацией, говором, типом существования местных жителей, несколько нарушая искомую аутентичность происходящего. И все же направление взгляда и тип режиссуры, выбранные Кончаловским после его голливудских и прочих чисто мейнстримных проектов, превращают «Белые ночи» в современное кино - экономное, лишенное пафоса, работающее с реальностью напрямую.

На что способно документальное кино, продемонстрировал проживающий в Дании американец Джошуа Оппенхаймер в ленте «Взгляд тишины» (Гран-при). Это сиквел его знаменитой ленты о неотрефлексированном индонезийском геноциде «Акт убийства». Тогда он встретился с палачами, которых в 60-е годы правительство под предлогом борьбы с мифическим коммунизмом бросило на истребление миллиона индонезийцев. И предложил им реконструировать перед камерой те преступления, на что они, безнаказанные и нераскаявшиеся убийцы, с радостью согласились. В новом фильме Оппенхаймер пошел еще дальше в своем исследовании обыкновенного фашизма и тотальной абсурдности, банальности зла. Теперь с экзекуторами встречаются родственники убитых, по-прежнему живущие бок о бок, в одной и той же деревне, и их очные ставки вынуждают понять, что после Освенцима невозможна не только поэзия, но и вообще какая-либо рефлексия: мир, который отражается во «Взгляде тишины», не получается ни понять, ни простить.

Сцена геноцида имеется и в абсурдистской драме «Голубь, который сидел на ветке, размышляя о жизни» шведа Роя Андерссона («Золотой лев» за лучший фильм). Только тут массовое истребление людей вызывает уже не только оторопь, но и смех, от которого не менее жутко. А также страшную жалость - в том числе и к палачам, в любой момент способным оказаться на месте жертв. Андерссон исследует абсурдную человеческую природу во всей ее совокупности и нерасторжимости. Зло тут такое же нелепое, как и добро, вдруг побуждающее андерссоновских «людей без свойств» на маленькие подвиги, за которые, впрочем, им никто никогда не скажет спасибо. Как гениально говорит один из героев: «Я всю жизнь был добрым, но это совсем не сделало меня счастливым».

Венеция