Историк литературы Сергей Чупринин написал портреты литературных критиков

Сергей Иванович Чупринин, критик, глава журнала «Знамя», выпустивший множество замечательных книг, а также справочников и энциклопедий о новейшей российской словесности, представил вчера в Музее Серебряного века (Дом Брюсова) новую работу: «Критика - это критики. Версия 2.0» (М.: Время, 2015). К давней одноименной книге 1988 г., посвященной зоилам 1970-1980-х, в версии 2.0 добавились очерки о критиках нового поколения Льве Данилкине, Илье Кукулине, Валерии Пустовой, а также Андрее Немзере, Ирине Роднянской, Алле Латыниной и не только. В тонких, ироничных портретах кисти Чупринина никакой лести, только живая заинтересованность в своих героях, их мнениях, их взглядах - собственно, в собеседниках.

- Вы не раз повторяете в книге, что сегодня спрос на критику исчез. Но почему все-таки критику вытеснило рецензирование книг, годовые обзоры сменились рейтингами?

- Ну да, «наблюдать умиранье ремесел - все равно что себя хоронить...», сказано у Арсения Тарковского. И, готовя книгу, я то ставил, то снова снимал из нее подзаголовок «Прощание с профессией». Критике (как, впрочем, и стихам) почти нет места в газетах, в неспециализированных журналах, и - хотите я вас напугаю? - литературные обозреватели, чуть в стране кризис, первыми идут под сокращение. Оно и понятно: для того чтобы составить рейтинг наиболее приметных новинок или грамотно на эти новинки отозваться, критики не нужны.

- Но давайте объясним наконец, почему без критиков никак?

- От всех прочих читающих людей критик отличается только одним - знанием контекста. И его пониманием. Вроде бы малость, но именно благодаря ей, т. е. благодаря критике, обеспечивается связность литературного пространства. Его, если хотите, общая драматургия, когда у каждого писателя появляется своя роль в пьесе, одной на всех, а каждая книга прочитывается еще и как реплика в разговоре, что не нами начат и не на нас, надеюсь, завершится. Конечно, критики - не авторы этой пьесы, но сравнить их с дирижерами, объединяющими солистов в слитном звучании, я бы все-таки рискнул.

- Можно ли оживить нашу критику «сверху»: найдись, например, такая возможность, начать издавать газету «Критика», учредить ежегодную премию «Лучший критик»?

- Сейчас критика в традиционном для России понимании держится только «толстяками», литературными ежемесячниками - в диапазоне от «Знамени» до «Нашего современника», между собою, как известно, и во благо для читателей и писателей конфликтующими. Уйдут они - уйдет окончательно и взгляд на литературу как нечто большее, чем enterteiment. Впрочем, и развлечение может быть цивилизованным. Я вот, например, долгое время носился с идеей в параллель к респектабельному «Знамени», что не каждому по уму, выпускать еще и «Флажок» - журнал иллюстрированный и, наверное, легкомысленный, на языке нынешней улицы представляющий литературу такой, какой она стала. Не срослось, так что ниша свободна. Если же о премиях... Они в рыночные времена стимулятор, конечно, отличный - увы или ура, традиционная максима «Дело свято, пока под ним струится кровь» действительно сменена сейчас на продвинутую «Дело свято, пока под ним струится злато».

- Вы согласны теперь с давней своей идеей, что критика - это полноценная часть литературной жизни?

- Обижаете. Не литературной жизни она часть, а литературы. Под критикой обычно понимают либо журналистику, рассказывающую о современных писателях и об их произведениях, либо филологию, развернутую от классики к литературной нови. А книга моя - это 600 страниц, доказывающих, что критики, во всяком случае лучшие из критиков, ровно такие же писатели, как прозаики или стихотворцы. И что читать их так же интересно, как, предположим, модные романы. Это гипотеза, конечно, которую, может быть, сочтут завиральной, но я стремился рассказать о своих старших и младших товарищах так, чтобы видны были не столько их литературные предпочтения, сколько их характеры, яркие индивидуальности, создаваемые ими образы мира и образы литературы.

- Как вы все же решились писать о коллегах, и порой очень нелицеприятное! А затем еще попросили их на это отозваться! Зачем?

- Мне вообще интересно писать только о том, о чем не пишут другие. Никому, скажем, не пришло в голову отпортретировать критиков последнего полувека? Значит, я отпортретирую. Никто не спрашивает у персонажей, что они думают о своем авторе? Значит, я спрошу - и наиболее, мне кажется, занятными в этой книге оказались постскриптумы, где критики, которых я живописал, рассуждают о том, вышли ли они в моих очерках похожими на самих себя. Ну и в спор, естественно, со мною, портретистом, вступают, поскольку зеркало льстит не всегда и льстит не каждому.

- По вашей книге будут учить новобранцев?

- Надеюсь. И не потому, что моя книга хороша, просто другой действительно нет. Но относиться к ней только как к учебнику вряд ли стоит. Я ведь хоть и историк современной литературы, но в первую очередь - распространю-ка я и на себя свою завиральную гипотезу - тоже писатель, то есть фантазер.