Насмешник Стефан Херхайм поставил в Копенгагене «Лулу»

«Вульгарно-аморальное пиршество для глаз» - так обозначали жанр, в котором работал легендарный парижский театр ужасов «Гран-Гиньоль», прекративший свое существование в 60-х гг. прошлого века. Традиции и стилистику «Гран-Гиньоля» подхватил и успешно применил в постановке оперы Альбана Берга «Лулу» норвежец Стефан Херхайм - вечный насмешник и провокатор, один из самых заметных деятелей мировой оперной сцены сегодня. И сделал это на сцене копенгагенского «Операен», со всей мыслимой вольностью и озорством, не сдерживаемым соображениями приличия.

Херхайм рассказывает по канве «Лулу» броскую, изобилующую шокирующими деталями историю про веселую нимфоманку, окруженную свитой из гротескных персонажей. Каждая сценка подана как скетч, завершающийся кровавой развязкой. В изобилии представлены: театр в театре - на сцене водружен полный макет передвижного ярмарочного театра, в глубине которого виднеется задник, выполненный как точная реплика «Эдема» Анри Руссо; соединение театра с цирком - это и есть главная примета стиля «Гран-Гиньоля»: хоррор и кровь поданы как острая приправа к основному блюду; добавьте к тому джаз-бэнд прямо на сцене.

Однако Лулу вовсе не Ева с картины Руссо. Скорее уж Лилит - рыжеволосая стерва, порождение инферно, не боящаяся греха. Такой увидел ее Херхайм: походя отдающейся каждому желающему - словно процедура соития сродни чистке зубов. Цинично срывает она кольцо с пальца еще не охладевшего трупа любовника - чтобы тут же передать кольцо его преемнику.

Однако же Херхайм не увидел - или не почувствовал? - в образе Лулу главного: его двоящуюся сущность, балансирующую на грани света и тьмы, греха и невинности. Ведь Лулу грешит невинно, не осознавая этого, словно грехопадение Евы еще не свершилось и все пребывают в Эдеме. Именно эта двойственность - ключ к пониманию Лулу, то, что заложено в образ Ведекиндом и самим Бергом.

Копенгагенский спектакль примечателен тем, что главный дирижер театра Михаэль Бодер, большой спец по современной музыке, выбрал для постановки не редакцию Фридриха Церха, которая идет повсеместно, но практически неизвестную версию Эберхарда Клоке, в которой активно задействовано звучание аккордеона и камерного дуэта: скрипки с фортепиано. В результате третий акт (который Берг не успел дописать, оставив кучу эскизов) резко выпадал из музыкальной стилистики. Там было слишком много чисто разговорных эпизодов, вкрапления камерной музыки в виде вставных номеров звучали в контексте оперы довольно странно, особенно когда к ансамблю подключался еще и голос. Гармоническая вертикаль и мотивные абрисы совершенно не походили на манеру Берга: это была явно дописанная чужой рукой музыка, причем тот, кто дописывал, мыслил гораздо более банальными формулами, нежели сам Берг.

Между тем Бодер провел спектакль превосходно: не слишком экспрессивно, быть может, но складно и очень профессионально. Певческий ансамбль оказался неплох: интернациональный каст с дозированным включением датских певцов. Лулу спела шведка Гизела Стилле. Немецкий бас-баритон Ральф Лукас дебютировал в Копенгагене в партии Доктора Шёна, а также по совместительству Джека-потрошителя. Ведущий датский баритон Стен Бирель предстал в фантасмагорическом облике Шигольха, летая над сценой в обличье ангела смерти с крылышками. Фантазия Херхайма даже на территории мрачной оперы «Лулу» рождала все новые и новые трюки. По этой избыточности стиля работы Херхайма опознаются сразу и безошибочно.

Копенгаген