«Иолантой» Чайковского Теодор Курентзис дебютировал в Экс-ан-Провансе

Опера «Иоланта/Персефона» – единственный в афише нынешнего фестиваля спектакль, главным героем которого стал не режиссер, а дирижер. Трехлетней давности диптих Питера Селларса, объединившего одноактовки Петра Чайковского и Игоря Стравинского, европейская публика успела выучить наизусть по DVD, изданному вскоре после мировой премьеры постановки в мадридском Teatro Real. Ничто не отвлекало внимания полуторатысячного зала Большого театра Прованса от спектакля, разворачивавшегося в оркестровой яме, – Теодор Курентзис регулярно гастролирует на ключевых площадках Европы, но на столь статусном оперном фестивале выступил впервые.

Вышедшие за последние полтора года на Sony Classical записи Моцарта и Рамо помогли ему в кратчайший срок завоевать репутацию дирижера-иконоборца, послушать которого живьем в Экс-ан-Прованс слетелись боссы мировой музыкальной индустрии. Среди них был замечен и новый интендант Зальцбургского фестиваля Маркус Хинтерхойзер: уже известно, что козырной картой его первого же сезона в 2017 г. станет моцартовское «Милосердие Тита» с Курентзисом во главе оркестра Пермской оперы MusicAeterna.

Главная интрига заключалась в самой программе дебюта: в последние годы Курентзиса слышали на Западе в основном либо в барочных, либо в классицистских названиях, а «Иоланта/Персефона» давала возможность за один вечер оценить стратегию греческого дирижера во взаимоотношениях с позднеромантическим репертуаром и хрестоматией ХХ в. Как бы ни была тонка трактовка словно просвеченной рентгеном неоклассицистской мелодрамы Игоря Стравинского, центральным событием вечера стало исполнение «Иоланты», максимально далекое от привычных штампов интерпретации последней оперы Чайковского. Заочно можно было предположить, что символистскую сказку, за бутафорским замком и рисованными лесными пейзажами которой нетрудно разглядеть колдовской сад «Парсифаля», Курентзис сыграет как русского Вагнера. Местами так и было: дирижер не уставал напоминать о том, что персонажи Чайковского чувствуют и ведут себя точь-в-точь как герои новой драмы и что написанное в 1892 г. сочинение звучит предтечей русского модерна с его повальным вагнерианством.

Но на самом деле искусство Курентзиса, как обычно, оказалось много шире любых предложенных его толкователями рамок – провансальскую «Иоланту» невозможно свести к какому-то одному сюжетному ходу или стилевому приему. Еще труднее ее пересказать: Курентзис словно бы ничего не добавлял от себя, просто максимально дотошно реализуя все указания, предписанные партитурой. Парадокс, впрочем, заключается в том, что она звучала так, будто исполнялась впервые, – чувство, знакомое по концертам середины нулевых, в которых Курентзис играл позднего Чайковского. Но в отличие от Шестой симфонии и «Пиковой дамы» «Иоланта» никогда не воспринималась дирижерами как пространство для волеизъявления, оставаясь полем для утоления амбиций певцов-бенефициантов. В Эксе на заглавную партию была ангажирована Екатерина Щербаченко – но даже феноменальная музыкальность, гибкость интонирования и голубиная кротость одной из лучших русских сопрано наших дней оказались подчинены неумолимой дирижерской логике.

Трепетная прозрачная фактура идеально прослушана и проинтонирована, музыкальный текст прощупан так бережно и внимательно, как если бы он был написан шрифтом Брайля. Темпы по отношению к привычным как будто замедлены, но не слишком радикально – просто подопечные Курентзиса предельно ясно артикулировали все то, что десятилетиями пробалтывалось. Очистив «Иоланту» от вульгарной романтической тяжеловесности, дирижер подчеркнул революционность сквозной одноактной формы, выламывавшейся из оперного комильфо своего времени («Вся она какая-то неправильная», – огрызался на Чайковского Римский-Корсаков). Количество нюансов на страницу партитуры зашкаливало: «Иоланта» продемонстрировала совершенно немыслимую для многофигурного спектакля с пестрым кастингом степень концентрации исполнителей – на поклонах после часового спектакля артисты оркестра Лионской оперы выглядели выжатыми, как после многоактного вагнеровского марафона. Эпохальная интерпретация произведения, долгое время существовавшего на периферии наследия Чайковского, стоила целых фестивалей в его честь: в год 175-летия композитора мало кто из дирижеров обходился с музыкой юбиляра столь же бережно.

Экс-ан-Прованс