Третьяковская галерея открыла выставку «Павел Кузнецов. Сны наяву»

На ней много поздних, советских, работ художника, таких же поэтичных, как и ранние
Портрет Елены Бебутовой, жены художника, – одна из самых знаменитых русских картин/ А. Гордеев/ Ведомости

Выставка Павла Кузнецова, одного из лучших русских художников прошлого века, большая и полная, собрана из трех музеев (Третьяковская галерея, Русский музей и Саратовский художественный музей) и нескольких частных собраний. Из 230 работ на ней только одна ранняя, 1909 г., – «Женщина с собачкой» драматична и по-декадентски нервозна.

Все другие живописные холсты и графические листы полны покоя, радости и ощущения высшей благодати, дышащей и в ранних элегических степных пейзажах, и в картине «Сбор гусениц» конца 30-х гг., где ряды колхозной капусты уходят за горизонт, в райские дали. Кузнецов жил долго, умер в 1968 г. 90-летним и как художник переживал и тревожный и сложный Серебряный век, и жестокий и грубый век советский.

Не скажешь, конечно, что его ставший классикой, по-символистски недосказанный «Голубой фонтан» или небесно-синий медитативный «Мираж в степи» мало отличаются от появившихся через 20 лет «Строительства нового квартала в Эривани» или «Сортировки хлопка». Техника изменилась, композиции усложнились, красного цвета заметно прибавилось, но все картины выставки написаны одной рукой, с одним светлым чувством, с приятием того, что увидено.

Не про всех больших художников, ровесников Кузнецова, можно сказать то же. Идеологическая машина, требующая верности соцреализму, успешно деформировала многих живописцев, радостно и дерзко начинавших в начале века.

Полемика по-советски

В каталоге выставки приведен фрагмент рецензии на выставку Кузнецова 1929 г. в «Комсомольской правде»: «Кузнецов нам дорог полновесной пушкинской ясностью, внятностью своего художественного языка, но нам был бы дороже этот мастер, если бы в нем победили тенденции, соответствующие нашей эпохе социалистического строительства». Молодые художники ответили письмом, где упрекали газету, что она не критична к художнику и, «скатываясь с правильной общественно-политической установки, попадает в плен к формалистам и политически дезориентирует читателя».

Кураторы «Снов наяву» Татьяна Левина и Галина Цедрик показали на выставке очень много поздних работ Кузнецова, когда его слава, казалось бы, ушла вместе с его временем, но не разочаровали зрителей. Наоборот, предъявили пример внутренней цельности и тихого духовного противостояния веку-волкодаву.

Кузнецов вопреки обстоятельствам оставался художником и самим собой, хотя и выступал на каких-то собраниях с речами о пользе учебы в университете марксизма-ленинизма и о том, что «энтузиазм строительства СССР широко развернулся и охватил волной подъема всю страну» (в каталоге приведены различные тексты, характеризующие времена и нравы). Но ни в одной его картине нет и следа этого энтузиазма, одного из основных и обязательных чувств советского человека согласно соцреалистическому канону.

Нет и мрака, скрытого ужаса, который иногда высматривается у советских художников сквозь духоподъемные сюжеты. Только покой и приятие мира, свойственные скорее иконописи, чем европейской модернистской культуре, к которой стилистически принадлежал Кузнецов.

Вызывающе пышная «Капуста» или безупречный по благородству серого «Портрет А. Т. Матвеева» – совершенно буржуазные, стиля ар-деко, вещи. Ну а картины «Материнство», где колхозница смотрит вперед как путеводительница, и «Крестьянская девушка-комсомолка», где дева в красном и синем, сияя, идет по золотому полю, – они еще и от иконописи и церковной фрески. Не потому, что художник на что-то намекал или выстраивал параллели, а по причине непреходящей ценности жизни и непрерывности развития художественной традиции, как бы ее ни пытались повернуть в идеологически правильном направлении.

Кузнецов, кажется на выставке, писал наслаждаясь, не зная мук, только радуясь работе. И смотреть «Сны наяву» – чистое наслаждение. Если и были у художника провалы или неудачи, то кураторы их не продемонстрировали. Что редко бывает на больших персональных выставках Третьяковки, когда желание показать как можно больше наносило ущерб даже самым блистательным репутациям.

Удалось на этой выставке и избежать монотонности, хотя многочисленные и, казалось бы, похожие букеты и натюрморты опасно соседствуют на стенах. Но то ли они как-то очень правильно, в верном ритме, развешаны, то ли просветленное искусство Павла Кузнецова не утомляет глаза. Что же до некоторых поздних картин, где все же заметны следы наступающей усталости, то в них также видна мудрая кузнецовская кротость в приятии жизни.

До 13 декабря