Третьяковская галерея открыла выставку старейшего советского художника Таира Салахова «Солнце в зените»

Печально-многозначительное название выставки Таира Салахова «Солнце в зените» не должно смущать, живопись этого художника нестареющая, хотя ему самому и правда уже много лет. Но с тем же сдержанным темпераментом написаны и его ранние, шестидесятнические, полотна, и более поздние, зрелые и свободные, и нынешние – пейзажно-цветочные. Не много изменился и его стиль – в меру суровый в годы популярности «сурового стиля», всегда монументальный и декоративный, с годами все более ориентальный, южный, но бесстрастный. Даже на поздних, особенно восточных, пейзажах у него много глухих стен и совсем нет открытых дверей, за стенами может быть море, но самого Каспия почти нет.

В зале ранних, конца 50-х – 60-х гг., царит серьезность и сумеречность, эмоциональная и цветовая, но там есть жаркие киноварные блики. Они проникают и в серо-голубой портрет большеголового композитора Кара Караева, и на опоры моста в индустриальном «Над Каспием», в цветки гладиолуса на бледном натюрморте и на тулово Эйфелевой башни в темном парижском пейзаже. Ну и конечно, алая извилистая линия уздечки деревянной лошадки пронизывает самую нежную картину художника – «Айдан»: портрет маленькой черноглазой девочки в белой шубке. Хотя и здесь живописи больше, чем чувства.

Там, где собраны самые известные, большие работы Салахова 70–80-х – «Женщины Апшерона», «Новое море» и уже не серая, а вызывающе красная, но все равно суровая «Мексиканская коррида», – чувств уже совсем нет, только жесткая эффектная композиция, монументальные неулыбчивые герои, редко смотрящие прямо на зрителя, всегда куда-то в сторону. Многочисленные пейзажи дальних городов – Венеции, Чикаго, Рима – написаны безусловно мастерски, ярко, но и они статичны, как будто так и не открылись путешественнику.

И как апофеоз этой сдержанности – несколько портретов матери, всматривающейся в даль или в сторону, чего-то и кого-то ожидающей, ушедшей в себя, замкнутой в одиночестве.

Третьяковская галерея начала и продолжит делать выставки признанных советских художников. Ее директор Зельфира Трегулова еще на предыдущем посту главы «Росизо» организовала зарубежные гастроли живописи Александра Дейнеки и Виктора Попкова, впереди – большая выставка Гелия Коржева. И все они демонстрируют очень разное искусство и непохожие судьбы и характеры. Как художники советского андеграунда противятся общему определению «нонконформисты», так и успешно работавшие и много выставлявшиеся не попадают под оптовое обвинение в конформизме. Со временем идеологическая составляющая перестает доминировать, если, конечно, есть сильная художественная. Или, наоборот, интересует только она, поскольку идеология в искусстве ХХ в., как правило, важнее мастерства. Салахов проходит по художественной части, и если что-то заставила увидеть в нем новая выставка – то именно что особую, сковывающую сдержанность, замкнутость и суровость.

Академик нескольких академий художеств, секретарь художнических союзов, многократный орденоносец и лауреат всяких премий – Таир Салахов прожил, казалось бы, очень счастливую профессиональную жизнь. Он работал не в кровожадные времена, занимал завидные посты, не нажил врагов – по крайней мере, никто его публично не обличал. В перестроечные годы он инициировал в Москве выставки, которые до сих пор вспоминаются с восторгом и благодарностью, – Фрэнсиса Бэкона, Роберта Раушенберга, Янниса Кунеллиса, Гилберта и Джорджа, Джорджо Моранди. Это культовые художники ХХ в., важнейшие первые имена. В советских традициях сказать, что Таир Салахов от них отставал, что шел тупиковой, идеологически обусловленной дорогой фигуративного искусства. Но разные дороги были и у тех, чьи выставки он устраивал. Кто из них от кого отставал – говорить невозможно, даже глупо. Путь искусства – не линейный подъем.

До 20 марта