Две умные и не скучные выставки открылись в Московском музее современного искусства

На вернисаже в Московском музее современного искусства Наталья Тамручи, куратор выставок «Право на жизнь» Андрея Кузькина и «Протезы и замещения» Миши Лейкина и Маши Суминой (образуют «МишМаш»), сказала, что представляет любимцев московской арт-общественности. И это правда.

Все, что Кузькин и «МишМаш» делали до сих пор, казалось исключительно симпатичным – их перформансы, акции и объекты всегда оказывались понятными, отлично придуманными и не раздражали ни вызывающей провокативностью, ни чрезмерной, хотя и естественной для художников, убежденностью в собственной исключительности. Такое чистое искусство.

«МишМаш» – тоньше и интеллигентнее, ну а Кузькин – сокрушительно обаятелен. Именно он сам, потому что все его работы – про него самого. Как и все перформеры, он работает собственным телом и производит им художника Андрея Кузькина, его чувства, размышления, проблемы и действия.

«Протезы и замещения», что делать, теряются в соседстве с «Правом на жизнь». Они во много раз меньше в пространстве и времени. «МишМаш» занимает один этаж музея, а Кузькин – четыре, у них – одна деликатная тема, предъявленная во множестве мелких объектов, у него – отчет о прожитой творческой жизни. Она оказалась большой – в 70 перформансов.

Просмотреть запись всех невозможно, но каждый отмечен в зале памятным листом с фотографией и объяснением, где Кузькин называет себя «одним человеком». Этот человек «вместе с несколькими друзьями установил на фоне леса большие белые буквы, составляющие слово «спасибо», он же «надел противогаз и резиновые перчатки и в течение четырех часов пытался с помощью растворителя смыть изображения и тексты со страниц глянцевых журналов», он же «замуровал свои вещи в 59 металлических ящиков на срок 29 лет» (акция «Все впереди»).

Есть действия не вполне оригинальные, случилось одно протестное (как раз с журналами), есть поразительные (когда Кузькин месил ногами бетон) и очень трогательные «спилил дерево, лег на спину, установил дерево себе на грудь и так лежал какое-то время».

Несколько перформансов представлены полно, в записи, сопровождаемые неспешными комментариями и развернутыми письменными объяснениями – кажущимися безыскусными рассказами. Смотрятся они как документальное кино, где экранное время только кажется равным реальному. Перед экраном, где показывают, как один человек в течение недели лепил в тюрьме с заключенными фигурки из хлебного мякиша, задерживаешься надолго, особенно когда уже знаешь, что катать шарики из хлеба научил его дед, а отец художника, тоже художник, умер молодым.

До выставки «Право на жизнь» Кузькин казался хорошо начинающим художником. Ну а теперь видится состоявшимся. И вообще, когда один человек – большой, бородатый, в расцвете сил – признается в сокровенном, то невозможно его не полюбить.

До 8 марта