Каннский дневник: поминки и антреприза

Тут, в Каннах, мы как-то разговорились с приятелем по поводу того, кого открыл и вырастил Каннский кинофестиваль за время правления Тьери Фремо, ставшего программным директором 12 лет назад. Открыл и вырастил в том смысле, в каком это делал легендарный Жиль Жакоб, который канонизировал (или даже «каннонизировал») главных каннских звезд – от Джармуша и Альмодовара до Дюмона и Дарденнов. Последние тоже сейчас в Каннах, но достались Фремо просто в виде богатого наследства.

Принято считать, что сам Фремо открыл румынскую волну и ее главных представителей – Кристиана Мунджу и Кристи Пую. Их новые ленты столкнулись в нынешнем конкурсе. «Бакалавриат» Мунджу показывают в конце фестиваля, поэтому пока только о «Сьераневаде» Пую (да, именно так, в одно слово и с одной «р» пишется название).

«Смерть господина Лазареску» (2005) – лучший фильм Пую – в реальном времени и на протяжении трех часов фиксировал последние часы жизни обычного жителя Бухареста: однажды ему стало плохо в его типичной постсоветской квартире, он вызвал «скорую», та приехала не сразу, а потом стала возить его по кругу, перебрасывая из одной больницы в другую, пока человек не скончался, так и не получив первой помощи.

Эта была сильная, почти гоголевская метафора постсоциалистического общества, которым по-прежнему правят бюрократия и апатия, ставшие еще более абсурдными и вязкими, а все связи между людьми – прежде всего горизонтальные, самые важные и человеческие, – фатально нарушены. И отдельный человек значит куда меньше, чем какие-то канцелярские справки, которых требуют от Лазареску на протяжении его последнего пути и отсутствие, ожидание которых приближает его смерть.

«Сьераневада» в реальном времени и на протяжении трех часов фиксирует несколько часов из жизни обычных жителей Бухареста, собравшихся в типичной постсоветской квартире – тесная кухня, шкаф-стенка в гостиной, обои с узорчиками – на 40-й день после смерти отца этого семейства. Они собираются медленно, с разными интервалами, а потом долго ожидают священника, который, конечно же, никак не появится. И все время что-нибудь обсуждают – от недавнего «Шарли Эбдо» и 11 сентября до готовки и планов на отпуск.

Взгляд Пую – горизонтальный, сливающий мелкое и важное, бытовое и внебытовое, личное и историческое в пределах одной советской кухни. Отличия социализма от капитализма здесь уравнены с отличиями борща от чорбы, а о покойнике вспоминают с той же периодичностью и с той же интонацией, с какой говорят о разных мелочах. Кто-то постоянно входит в статичный кадр, который длится и длится, кто-то постоянно выходит из него – сосчитать всех персонажей и не запутаться в них практически невозможно. Ближе к финалу из шкафа-стенки вяло вываливается пара-тройка семейных скелетов, но и они не способны ничего взорвать или нарушить.

Название фильма намеренно ничего не обозначает (Сьерра-Невада ни разу не упоминается на экране). Оно является таким же пустым бессмысленным знаком, серой (под цвет фильма и румынской фактуры) дырой, как и все остальное, что обнуляет, демистифицирует Пую. Как 11 сентября, «Шарли Эбдо», коммунизм, капитализм, жизнь, смерть и прочее, что мы мусолим, забалтываем, поминаем каждый день, не в силах постичь их смысл или смириться с его отсутствием. Заполняя этими попытками рутинные будни, обманывая себя и наивно веря в собственную правоту, как один из героев фильма, находящий отдушину в теории заговоров.

«Сьераневада» – фильм прирожденного режиссера, который, что называется, может поставить и телефонную книгу (в данном случае можно говорить о записной книжке с ее ворохом пометок на полях и отсутствием центральной линии и главных героев). Досада лишь в том, что эти «Поминки по господину Лазареску» сняты спустя 11 лет после его смерти, когда и румынская волна, и беспристрастный документальный реализм, и свойственный ему нигилизм с претензией на истину порядком выдохлись, обросли штампами и уже взывают к пересмотру. Единственный безусловный герой «Сьераневады» – само время, и оно работает против всех, включая Пую, которому «Пальму» нужно было давать за «Лазареску», но тот фильм был незаслуженно обойден конкурсом.

Если уж кого действительно открыл и поставил на пьедестал Тьери Фремо, так это канадца Ксавье Долана, которому, видимо, еще долго предстоит быть самым молодым и модным участником Каннского фестиваля. Уверен, следующие фильмы этого переоцененного многостаночника, испорченного каннской и просто славой, тоже будут на Круазетт.

Сейчас Долану только двадцать семь, и он в конкурсе со своим шестым фильмом «Это всего лишь конец света», действие которого тоже заперто в стенах одного дома. Сюда приезжает герой – отпрыск этого семейства, давным-давно оборвавший с ним все связи и решивший навестить родственников перед тем, как принять некое судьбоносное решение, какое именно – так и непонятно, да и не важно.

Важно лишь то, что в главных ролях – Гаспар Ульель, Леа Сейду, Венсан Кассель, Марион Котийяр и Натали Бай. Похоже, весь фильм затевался только ради этого кастинга – им же он и исчерпывается. Играют они как в плохой дорогой антрепризе, периодически заламывая руки и закатывая глаза на демонстративных крупных планах. За кадром или в кадре то и дело включается какая-нибудь песня, и антреприза превращается в видеоклип. Саундтрек такой же хитовый, как и актерский состав.

Нет, это не комедия и не пародия – хочется верить, что Долана волнует не только дизайн, кич, мода и дискотека, но и что-то более серьезное. История же вроде как о последнем прощании и, возможно, даже о ранней смерти. Но всерьез обсуждать тут нечего – именно благодаря переизбытку звезд, не способных у Долана играть нормальных людей и хоронящих своих персонажей под тоннами собственной звездной пыли. Но именно такое кино становится сегодня символом Канн, и нет сейчас на фестивале другого режиссера, на фильм которого бы так ломилась аудитория и столько людей не смогло бы попасть. И вот это уже настоящий конец света.

Канны