Подведены итоги юбилейного кинофестиваля дебютов «Дух огня»

В Ханты-Мансийске победили «Алмазный остров» Дэви Шу, самый российский среди фильмов международного конкурса, и якутское кино, самое нездешнее в российской программе.

Дэви Шу показывает подростков на строительстве роскошного квартала в Пномпене, близнеца помпезных московских строек, где вкалывают такие же рабы, только отношения героев друг с другом и с городом – чистая сердцем лирика, принесшая франко-камбоджийскому фильму приз «Золотая тайга».

«Мой убийца» Костаса Марсана приводит следователя из Якутска в поселок, где прежде жили 3000 человек, теперь – 500, но это висяк по другой статье и совсем из другого жанра. У Марсана саспенс переезжает в эпос, а городской детектив – в сельский, чтобы передать главную роль якутской земле в ее красе. Этот фильм снят на языке саха, как и другой лауреат российского конкурса – мелодрама «Кэрэл. Невидимая красота» Валентина Макарова и Ильи Портнягина, которой вручена «Золотая тайга» зрительских симпатий. И неспроста: в фильме неземной чистоты с героями не может случиться ничего дурного, а они влюблены и поют.

«Софичка», первый полный метр Киры Коваленко, ученицы Александра Сокурова, также говорит на другом языке – по-абхазски, а его киноязык хорош легким дыханием, тихим голосом и тем, что в болевые моменты становится еще тише. Это переложение повести Фазиля Искандера получило приз «За сохранение культурных традиций» от генерального партнера кинофестиваля компании «Газпром нефть».

«Серебряная тайга» международного жюри досталась ошеломляющей «Последней семье» документалиста Яна П. Матушиньского, игровой хронике развоплощения реальной варшавской семьи. Художник-сюрреалист Бексиньский, человек жестких фантазий и мягкого нрава, окружен родней: две бабки, сын, с малых лет развешивающий объявления о самоубийстве, и жена-католичка. Как пошутили в фильме, «гений-отец, гений-сын и святой дух». У менее талантливого режиссера получились бы гротескные жертвы и психопаты, но Матушиньский показывает всего лишь очень подлинных в своем несовершенстве людей. Бексиньский маниакально фиксирует на видео почти все, и его записи – один из многих слоев фильма. В финале режиссер пустит документальные кадры из архива Бексиньского. Его герой живет без иллюзий, и постепенно на экране проступает поразительный образ голого человека на голой земле. «Не обманывай себя, никто ничего не видит», – напоминает себе младший Бексиньский. Для старшего камера – единственный свидетель жизни, причиняемой ею боли, и она не покончит с собой. Это трагический фильм с легким характером показывает смерть за работой. Его жгучая искра высечена из контраста между предельно живыми в их нелепости и муках людьми и пустотой их ухода. Фильм собрал важнейшие награды на родине, ювелирная работа Анджея Северина в роли старшего Бексиньского отмечена призом Локарно.

В «Днях Франции» Жерома Ребо, получивших диплом кинокритиков, Пьер покидает Поля и Париж на заре в белой «альфа-ромео» и ныряет за смартфоном вниз по кроличьей норе, в родную страну колоритных региональных чудес и старинных песен. На тот случай, если усомнился в том, кто ты, откуда и куда идти, в смартфоне есть подходящее приложение. Маршрут Пьера, а с ним и сюжет, вполне новаторски выстраивает система геолокации однополых знакомств, но вместо разгула страстей прекрасный беглец встречает в основном глухих старушонок, одиноких чудачек и узнает новые топонимы. Его предупреждали, что незнакомые люди и ландшафты чаруют недолго, и в непогоду сердце заноет от тоски по старым узам, несомненно иллюзорным, но утешительным, когда думаешь о них издалека. Сказочные «Дни Франции» наносят на старые карты новые иллюзии и приветствуют их с той же страстью, с какой «Последняя семья» их отрицает.

«Бронзовая тайга» досталась фильму «В последние дни города...» Тамера Эль-Саида. Он обновляет жанр городской симфонии, разрушая его, ловит genius loci и выслеживает Каир на его утренних улицах, у заклеенных витрин, силится понять: не иллюзия ли его дом и его родина. Друзья, живущие в городах, из которых революции и войны вытрясли душу, делают общий фильм, чтобы сквозь утраты проступил скрытый пейзаж.

А в радикальной деконструкции Клима Козинского джедаи колонизируют небо Платона и Канта. В давнем фильме Софи Файнс «Киногид извращенца» поп-философ Славой Жижек с медвежьей грацией вторгался в мир кино. И вот инверсия: кино вторгается в философский словарь в полной жанровой амуниции – хоррор, бондиана, вестерн в одном лакане. Анимационный восьмисерийный коллаж «Тетраграмматон» пересматривает азбуку философии: у Гегеля бластер. У Адорно гитара. Завали ризому.