«Бродский. Стихи. Любовь» – новая глава театрально-поэтического проекта

Лирические строки поэта соединились с музыкальным перформансом
Сегодня рок-музыканты превращают стихи Иосифа Бродского в тексты песен/ Спектакль «Бродский. Стихи. Любовь.»

Перформанс «Бродский. Стихи. Любовь», сыгранный в стенах арт-кафе «Море внутри», – одно из проявлений популярности, которую русско-американский поэт обрел в последнее время среди молодежи. Сегодня рок-музыканты превращают стихи Иосифа Бродского в тексты песен («Конец прекрасной эпохи» группы «Сплин»), а паблики в социальных сетях разобрали строчки поэта для статусов и демотиваторов.

Подобная популярность чаще всего не становится причиной должного интереса к творчеству автора. Но театральный проект «Бродский. Стихи», существующий уже около двух лет, стал счастливым исключением. Актеры московских театров «Практика», «Мастерская Петра Фоменко», Московского драматического театра им. М. Н. Ермоловой совместно с фондом создания музея Иосифа Бродского и музыкальным издательством Kota Records сталкивают публику с самыми разными творениями поэта.

В одном из последних перформансов каждый из чтецов (Ксения Орлова, Наташа Горбас, Елена Махова, Валерий Караваев, Артем Цуканов, Павел Михайлов) играл роль «своего» Бродского. Вся палитра любовных чувств пролилась в этот вечер на публику. Одиночество – «Привыкай, сынок, к пустыне как к судьбе». Боль – «Как жаль, что тем, чем стало для меня твое существованье...» Сарказм – «Мари, шотландцы все-таки скоты». Предчувствие смерти – «Смерть придет, у нее будут твои глаза». Присутствовал и намек на драматургию – от легкого юмора через кульминацию, где любовные страдания полупропевались, – к дуэту, скандирующему в унисон заклинание о смерти.

Музыка вживлялась между строк, звучала фоном. Глеб Глонти и Михаил Мясоедов использовали возможности электроники, гитары, клавиш и колокольчика, переходя от вечернего стрекотания цикад и мяуканья кота в пустой квартире к минимализму и элементам рока. Музыка отражала ту самую эмоциональную растерзанность, которая долгие годы мучила Иосифа Бродского и выливалась на бумаге. Она же осталась внутри после спектакля.