В Берлине показали «Уничтожение» Эрсана Мондтага

Проект, разоблачающий нарциссизм и консюмеризм, засвидетельствовал, что в театре снова появились «сердитые» молодые люди
Фальшивый райский садик должен быть уничтожен
Фальшивый райский садик должен быть уничтожен / Birgit Hupfeld

То ли назначение в интенданты Volksbuene экс-директора Tate Modern Криса Деркона сказывается, то ли действительно берлинский тренд такой, но единственным спектаклем на фестивале лучших инсценировок немецкоязычного театра Theatertreffen, который можно назвать традиционным, оказались «Три сестры» из Базеля, да и то с переписанным текстом. От Чехова в нем рожки да ножки.

Почти все проекты, выбранные в десятку лучших немецкоязычных театров, включая Real Magic Тима Этчелза, в котором полтора часа три актера произносят на все лады ровно три фразы, и проект Pfusch («Халтура») Херберта Фрича, в котором текста нет вообще, а музыку выколачивают из выстроенных на сцене 11 фортепиано как веселую дадаистскую дребедень, – все эти проекты вываливались из привычных форматов, представляя тех, кому сегодня меньше всего хочется делать обычные инсценировки.

Один из таких уклоняющихся – 29-летний Эрсан Мондтаг, второй год подряд попадающий на Theatertreffen. Это его «Тираны» на фестивале в прошлом году кого удивили, кого оскорбили: актеры двигались как компьютерные симы, с закрытыми глазами, не произнося ни слова и большую часть действия вообще не появляясь, обитая где-то в комнатах расположенного за кулисами виртуального дома, откуда велась трансляция на экраны рядом с подолгу пустовавшей сценой.

В «Уничтожении» (Die Vernichtung можно перевести и как «Разрушение») для Konzert Theater в Берне все еще круче, хотя и в том же направлении. Анархия как задача, акционизм как метод и особые, как и в «Тиранах», условия выращивания среды – проект начался как совместное проживание всей команды (сняли дом) и совместное конструирование пространства, фигур и траекторий их движения. Текст молодого драматурга Ольги Бах наложили на сложившуюся картинку. Это – болтовня, или все, что крутится в головах успешных жителей мегаполиса, можно даже предположить Берлина, поскольку и Бах, и Мондтаг – местные и все экспонированные паттерны мышления потребителей клубов и биомагазинов им и выдумывать не надо было.

Вываливающаяся в райский садик с античными статуями (одна из них – Нарцисс) из витражного церковного портала четверка (трое мужчин и одна женщина) с нарисованными на трико обнаженными телами и комичными тряпичными гениталиями занимается всем тем, на что запрограммирована. Спортом, сексом, общением. Без божества, без вдохновения – просто болтают, просто трахаются, просто качаются на качелях. Довольно долго, можно сказать, даже скучно – пока вдруг картинка не начинает мигать, вибрировать, речь актеров становится неразборчивой, звуковая вибрация – почти невыносимой, а скорость раскачивающейся на качелях фигуры – пугающей. Райский садик, в котором играют «Немецкий реквием» Брамса и «Героическую» Бетховена и обсуждают актуальное – от беженцев до вчерашнего передоза, кажется вот-вот отключат от сети.

Аудиовизуальный теракт – надо иметь крепкие нервы, чтобы не выйти в этот момент из зала, – прекращается внезапно. Сцену заливает мягкий волшебный свет, контуры смягчаются, и та же картинка выглядит новой и свежей – как после перезагрузки. А один из актеров начинает скакать как подорванный, как будто из своей симулированной реальности вдруг попал в настоящую и впервые ощущает ее на цвет и вкус (что вдруг напоминает финальную сцену фильма «Мир на проводе» Фассбиндера). Он плещется в пруду, верещит, как Тарзан, и сдирает трико с ложным голым телом.

Дело, впрочем, не в том, что происходит. И не в том, как происходящее интерпретировать. Дело в самом этом театральном объекте – иначе не назовешь. Не спектакль, не интерактивный, не даже иммерсивный проект, поскольку актеры на своем месте, зрители на своем – и никто ни во что не вмешивается. И даже не тотальная инсталляция. Этот объект какой-то новый. Без аналогов. Футуристический – и, как все неопознанные, его лучше пока не слишком ковырять. Возможно, сам предпочитающий называть себя не режиссером, а «организатором процесса» и пугающий разговорами, что театр – странно устроенное и гиблое место, Эрсан Мондтаг, единственный, кто пытается высказаться не по мелочам, а универсально, но на каком-то еще неизвестном нам языке. Это интригует. Новый интендант театра «Берлинер ансамбль» не случайно позвал Мондтага в свою команду. Публика же после спектакля на Theatertreffen разделилась – неуемный восторг и разъяренное «бу» еще долго боролись друг с другом в зрительном зале.

Берлин