Петербургский Театр им. Ленсовета показал «Утиную охоту»

В постановке Романа Кочержевского смешалось советское, современное, скучное, громкое, смешное и мокрое
Актерам, занятым в спектакле, тоже пришлось несладко/ Юлия Кудряшова

В начале 2020 г. околотеатральные круги Санкт-Петербурга забурлили: в Театре им. Ленсовета проанализировали репертуар и распределили спектакли по двум папочкам – зеленой и красной. Обе папки выставили в театральном фойе. В зеленой оказались постановки классического толка, специально для аудитории с устоявшимися моральными и эстетическими принципами. В красную попали работы, «созданные в соответствии с современными течениями в режиссуре». Таким простодушным образом театр решил помочь публике не тратить время и деньги напрасно – папочки ясно намекали, что кому стоит смотреть.

Однако в наше разорванное время публика все поняла по-своему. После ухода из Ленсовета худрука Юрия Бутусова питерская общественность была склонна во всем видеть удушение свободного искусства. В результате администрации театра были предъявлены чуть ли не упреки в доносительстве – в красной папочке увидели конкретное предложение ФСБ присмотреться.

На этом фоне премьера «Утиной охоты», видимо, должна была примирить враждующие кланы. Дело в том, что свежая ленсоветовская утка попала не в зеленую, вегетарианскую, папку, а в красную, горячую и «мясную». Впрочем, пока это больше похоже на детское меню. Не только для публики, но и для режиссера.

Сплошные вызовы

В случае с этой премьерой эпидемия оказалась создателям на руку: первый показ был назначен на март, но по понятным причинам переехал на сентябрь – лучший сезон для представления «Утиной охоты». Сам Питер безо всяких натяжек в эту пору больше всего напоминает романтическое болото, где времени нет и можно забыться, оказавшись то ли на перекрестке, то ли в тупике. Но на этом благоприятствие для команды создателей заканчивается. Все остальное – вызов.

У Романа Кочержевского, конечно, есть несколько режиссерских работ. Но петербургские театралы знают его именно как актера широкого диапазона: от Карлсона до Треплева. А широкая аудитория помнит по «Тайнам следствия – 13», «Улицам разбитых фонарей – 14» и тому подобному. На этом фоне «Утиная охота» кажется несколько неожиданной.

Актерам, занятым в спектакле, тоже пришлось несладко. Фильм «Отпуск в сентябре» (реж. Виталий Мельников), снятый по пьесе Александра Вампилова в 1979 г. и ставший чуть ли не манифестом интеллигенции позднего СССР, давно уже классика советского кинематографа. В первую очередь благодаря участию звезд – Даля, Купченко, Леонова, Гундаревой, Богатырева. Выйти на сцену после них не так-то просто. Эта ситуация загнала актеров Ленсовета в двойную ловушку: старики неизбежно будут сравнивать их игру с работой советских легенд, а для нового поколения зрителей «Утиная охота» вещь не столько морально сложная, сколько фантастическая.

Здесь стоит забыть про обычные клише критиков, мол, герой Вампилова – это современный Печорин, вобравший все пороки поколения, протестующий против рутины и т. д. Смутить молодежь может не столько проблематика, сколько возраст Зилова. Бедняге по тексту около тридцати. Он мучается от душевной неустроенности, незадавшейся семейной жизни, лишен устоев, не может найти ответа на мучающие его вопросы. Но ведь в нашу эпоху прогрессирующего инфантилизма Зилов никак не может быть тридцатилетним, ему в лучшем случае 45+. Добавьте к этому такие архаизмы доцифровой эпохи, как «бюро технической информации», «поточный метод» и «план», – и перед нами не столько реальность, сколько музейная архаика.

Как обставили спектакль

Декорации спектакля бюджетны и лаконичны. Черный фон, лучи софитов, стулья, пара панелек, имитирующих хрущевские пятиэтажки, несколько связок тростника – болото же. Получилось графично и эффектно – это в плюс Кочержевскому-художнику и мастеру по свету Гидалу Шугаеву. Стилистически спектакль попал в точку – здесь и минимализм шестидесятых, и эстетика процветшей тогда кинематографической новой волны, и одновременно мягкая и рваная атмосфера, которая удачно подчеркнула развитие сюжета.

В спектакле много воды. Дождь, на который так злится Зилов, представлен не всемирным потопом, как у Вампилова, а дисперсной взвесью, неуютно пронизывающей пространство. Добавляет динамики агрессивная перкуссия. Она в спектакле играет большую роль, то выделяя кульминации, то откровенно подбадривая зрителей, которые могли вдруг заскучать.

А заскучать, честно говоря, есть от чего. Плохо, когда проседает ритм спектакля, а тонкие лирические моменты превращаются в длинноты. Ровно это произошло в сценах трагических объяснений героя и его жены. Виталий Куликов (Зилов) и Лаура Пицхелаури (Галина), как ни старались, не смогли выправить режиссерские огрехи. На выручку не пришли ни согбенные позы, ни надрывы, ни художественный шепот под фонограмму с органом. Страдающий и нервный по замыслу персонаж Куликова производит впечатление крикливого скандалиста даже в финале, когда должны увлажниться очи. Но нет. Дух, как известно, веет, где хочет. Здесь не захотел.

Почему спектакль надо смотреть

И все же «Утиную охоту» стоит посмотреть. На своих местах оказались Анастасия Дюкова в образе властной Валерии и Федор Пшеничный в роли зиловского коллеги Саяпина. Отличную работу показал Александр Новиков. Его Кушак – начальник Зилова – смешон и трагичен, злобен и раним. Новиков играет интонациями, жестами, паузами, обнаруживая подлинное мастерство настоящего актера.

О Виталии Куликове в роли Виктора Зилова говорить трудно. Актер окончил Вагановскую балетную академию и невероятно пластичен. Сценография спектакля выгодно подчеркивает эту его особенность – чего стоит одна дагерротипная картинка приготовившегося застрелиться главного героя. Но, похоже, главная проблема современного Зилова вообще не в актерском мастерстве, а как раз в том небольшом с точки зрения вечности временном зазоре, который отделяет эпоху-2020 от эпохи позднего СССР с его «Полетами во сне и наяву» (Роман Балаян, 1982) и «Зеркалом» (Андрей Тарковский, 1974). Возможно, все дело в том моральном императиве, который формировался в 70-е гг. прошлого века.

Сейчас, по прошествии времени, становится понятно, что главной движущей силой человека той эпохи была остро ощущаемая необходимость усложнения личности. Кризис тридцатилетия оказывался дверью в иную жизнь, где вчерашние раздолбаи находили новые смыслы, слегка приоткрывая покрывало майи. Туда пускали не всех, попасть туда было трудно. Зато и награда была высока. Этот момент биохимического перерождения личности и стал той этической кульминацией эпохи, которая больше всего привлекала художников. Кажется, в наши дни человеческая жизнь воспринимается по-другому. Современный Зилов с упоением топчется в своем жизненном лабиринте. Никакого выхода в новое ментальное пространство ему и не нужно.

Впрочем, надежда есть. Сцена финального кутежа, в котором пьяный Зилов обличает всех и получает по морде, выглядит так, как будто еще не все потеряно. Здесь, пожалуй, единственный раз за все три часа спектакля видно, что человеку плохо.