Владимир Овчаренко: Владимир Овчаренко рассказал, зачем проводит аукцион Vladey

Он оживляет рынок, дает новые возможности коллекционерам и художникам
А. Гордеев/ Ведомости

Владимир Овчаренко отличается общественным темпераментом и страстью к экспериментам. Он придумал «Риджину» и вывел в люди Олега Кулика, он сам организовывал ярмарки, открывал филиал своей галереи в Лондоне. Не все его начинания живы. Такой нежизнеспособной показалась и идея с аукционом. Тем не менее открыта предаукционная выставка очередного весеннего Vladey.

– Есть подозрение, что Vladey происходит ради имитации движения, доход небольшой, хлопот много.

– Всегда есть желание посмотреть, какие еще есть возможности у этого рынка. Что скрывать, меня все знают как рыночного человека в искусстве. И если существуют возможности, которые в рамках галереи нельзя осуществить, то идешь и что-то делаешь. Если видишь, что нет ярмарки, условия которой для тебя приемлемы, то идешь и делаешь свою. Vladey вырос не из стратегических размышлений. Мы сделали с некоммерческой галереей Red October аукцион в пользу пострадавших от наводнения в Крымске. Сделали его быстро, собрали триста, что ли, тысяч евро. Но на таком аукционе не ясно, для чего человек купил: ему важна работа или благотворительность? И вот весной 13-го года сделали первый Vladey.

– Когда все стонали – искусство кончилось, рынок встал.

– Рынок встал – это сочиненное словосочетание. Три года назад по разным причинам закрылись две галереи на «Винзаводе», шлейф от этого тянется по сей день. Некоторые до сих пор удивляются, что «Винзавод» работает. Это некорректно было сделано, ты устал – уходи, а художники, с которыми ты работаешь, что теперь должны делать? Но ты еще и решил сказать всем, что рынка нет. Так не бывает, рынок есть всегда. Сегодня мы переживаем период, похожий на происходящее в 2003-м, когда такие люди, как Владимир Семинихин и Игорь Маркин, начали покупать искусство и его демонстрировать. И очень быстро это привело к взрыву рынка.

Немного цифр

Vladey – первый русский аукцион современного искусства. Впервые торги прошли весной 2013 г. В феврале 2015 г. прошел аукцион нового формата «Все по 100», сумма выручки которого составила 318 000 евро, продано было 149 из 156 лотов. За все время проведения торгов было продано 390 лотов на общую сумму 4,86 млн евро.

– Тогда и цены на нефть росли.

– Ну и плюс движение. Много было выставок, интерес Запада был, Гагосян (крупнейший американский арт-дилер Ларри Гагосян привез в Москву выставку в 2008 г. – «Ведомости»). Это был бум – цены выросли в 10 раз. Многие привыкли к такому успеху, когда все продается. А сейчас растет примерно на 5–10–15% в год, и надо больше работать, чтобы продавать. Но кроме состояния рынка есть и другие вещи – появился «Гараж», организуются частные музеи, мы видим, как разросся Московский музей современного искусства, у Свибловой появилось новое здание. Конечно, есть проблемы современного момента. Сейчас среда современного искусства существует сама по себе, это еще не андеграунд, как в 60-х гг., но явно государству оно неинтересно.

– Но Московская биеннале проходит, ГЦСИ существует...

– Есть еще особенность. В искусстве все крайне амбициозны – от художников до директоров музеев. Слишком много необоснованной внутренней борьбы и не сложилось сообщества, которое решает очень простую задачу: мы находимся в сфере интертеймента, мы должны отнять время и внимание публики у других развлечений, чтобы человек встал с дивана, выключил телевизор и пошел на выставку. Мы должны вместе создавать комфортное пространство для этого человека. Говорить – посмотрите, здесь есть недостатки, но здесь интересно, есть куча художников с замечательными идеями.

– Но так и правда очень интересно. Но вернемся к аукциону. Вот вы устраивали аукцион «Все по 100», там стартовая цена 100 евро. Приманили новых покупателей?

– Там было много новых людей. Может, они не сразу что-то купили, но заинтересовались. На аукционе, который будет во вторник, у нас тоже есть лоты, стартующие со 100 евро. Правда, «Все по 100» идет долго, когда начинаешь со ста и доходишь до сорока тысяч, как это было с Целковым, то много времени пройдет.

– Но Целкова нельзя купить за 100 евро!

– Но заранее ведь не знаешь, вдруг никто не придет, и его продадут за двести.

– Значит, аукцион не убыточен?

– Он и устроен, чтобы зарабатывать. Поймите: у нас рынок молодой, мы же только начинаем. С 1917-го по 1990-й только государство и было коллекционером. Кто-то говорит про наш аукцион – они накручивают цены, а кто-то спрашивает, зачем спускаете цены. Но аукцион – честная история, желание продавца и возможности покупателя тут сходятся.

– Я вижу в каталоге явно переоцененную работу!

– Это желание продавца, зайдите после аукциона на наш сайт, посмотрите, чем все закончилось, и поймете, правы вы или нет. Когда ведешь переговоры и встречаешь завышенные желания продавца, то отказываешь ему. Работа должна продаться. Неуспех не нужен ни художнику, ни продавцу.

Исправленная версия. первоначальный опубликованный вариант можно посмотреть в архиве "Ведомостей" (смарт-версия)