Юрий Посохов: «У меня в голове пять премьер»

Хореограф, востребованный на двух континентах, считает, что балетные трюки хороши, но применять их стоит не слишком часто
Хореограф Юрий Посохов/ Quinn Wharton

После того как балет «Герой нашего времени» получил коллекцию «Золотых масок», международный приз «Бенуа де ла данс» и всемирную трансляцию, хореограф Юрий Посохов был приглашен создать для Большого театра новый эксклюзив. В июле на Исторической сцене он с композитором Ильей Демуцким и режиссером Кириллом Серебренниковым выпускает спектакль «Нуреев». Он вдохновлен образом легендарного танцовщика, в 1961 г. ставшего первым балетным невозвращенцем. Еще одну премьеру заказал ему – как лауреату прошлого года – в честь своего юбилея фестиваль «Бенуа де ла данс», она будет показана тоже в Большом в мае.

– Что за па-де-де вы подготовили для юбилея «Бенуа»?

– Мы отталкивались от скульптуры Игоря Устинова, которую вручают лауреатам. Специально для номера Илья Демуцкий написал замечательную музыку. Мы с ним не обсуждали, как каждый из нас воспринимает эту статуэтку. Я вижу в ней отношения художника и его творения. У Ильи, вероятно, свое ощущение. Может, из нашей несговоренности выйдет конфуз. Может, наоборот, произойдет такое слияние, когда разные мысли дают единство.

– Вы помните свои чувства, когда узнали, что Юрий Григорович присудил вам свой приз?

– Я человек не очень социальный, абстрагируюсь от всяких наград, конкурсов. Но понимаю, что это очень значимое ежегодное событие в балетном мире. Номинирование, честно говоря, мне польстило: попасть в круг лучших хореографов – красиво. Спасибо огромное тем людям, которые оценили меня как хореографа. Но я понимаю, что выбор одного лауреата из нескольких претендентов очень субъективен – я сам бываю не всегда согласен при объявлении лауреатов разных премий. Могу представить, какие вокруг моей персоны были баталии. Когда я узнал, что мне присужден сам приз, признаюсь, был поражен.

– «Нуреев» – второй спектакль, который вы делаете вместе с Кириллом Серебренниковым и Ильей Демуцким по заказу Большого театра. Чем они вас привлекают?

– Это моя команда, с ними я себя чувствую совершенно спокойно, уверенно. Когда мы стали думать о «Нурееве», Кирилл написал сценарий, сложилась замечательная картинка – я ее вижу. Потом мы с Ильей идем вместе по сценарию и выясняем, где кульминации, когда и что у нас происходит. По этому плану он пишет музыку, а я уже прихожу с ней в зал. И как все в итоге сложится наяву, зависит, наверное, в большей степени от меня.

– Сценарий следует реальным фактам из биографии Рудольфа Нуреева?

– Я не хочу документальности, чем дальше мы от нее уйдем, тем будет правильнее. Конечно, должны быть какие-то акценты – Париж 1960-х гг., встреча с Эриком Бруном, партнерство с Марго Фонтейн. В балете образ Нуреева пропущен через призму моих хореографических фантазий. Это мой авторский язык, мое восприятие этой личности. Но мы стремимся к тому, чтобы это был вневременной балет.

– Но тогда можно было и не называть балет «Нуреев».

– Мы не будем делать конкретного Нуреева. Все будет выражаться через обобщенные образы, которые, как нам кажется, подходят этому фантастическому танцовщику. Важно показать его магию, волшебство. Его необъяснимость – вот правильное слово. Когда ты не понимаешь, как, чем он влияет на тебя. Я видел Нуреева на сцене. Вроде бы недлинные ноги, невысокий рост, не самый чистый танец. Но когда он выходит, ты цепенеешь. Про всех других танцовщиков я могу рассказать, почему они мне понравились или нет, почему даже мурашки по коже пошли. А про Нуреева – нет.

– Вы ставите спектакли около 15 лет. За это время балет изменился?

– Пришло новое поколение хореографов, и среди них столько талантливых, что я даже не успеваю запомнить их имена. Как выжить в такой ситуации! Я думаю, только сосредоточившись на себе и стремясь выразить то, чем наполнен.

– Сейчас вы выпускаете несколько премьер в сезон. Тем не менее продолжаете ходить и смотреть на других?

– К нам в Балет Сан-Франциско (Посохов – резидент-хореограф Балета Сан-Франциско с 2006 г. – «Ведомости») приезжают создавать новые спектакли Джастин Пек, Бенжамен Мильпье, Лар Любович, Кристофер Уилдон, мне очень нравится замечательный молодой парень Майлз Тетчер, который танцует и ставит в нашей труппе. К ним я хожу не только на спектакли, но и на репетиции.

– Сфера ваших интересов сосредоточена на классическом балете, современный танец не привлекает?

– Чем отличается танец от балета? Сейчас между ними такая условная грань, что далеко не всегда можно понять, где танец, где балет. Посмотрите на репертуар любого западного театра. Я ходил на трансляцию Woolf Works Макгрегора – интереснейший спектакль. Его постановки идут в парижской Opera, в лондонском Королевском балете. Он балетный человек? Я люблю учиться и смотрю, что люди делают, но сам более-менее ортодоксальный человек в этом плане. Может, потому что ставить стал позже, чем многие. Или потому, что другие гены, если сравнивать меня с более молодым поколением. Молодые хореографы такие виртуозные, мне приходится учиться у них.

– В чем вы видите их виртуозность? Приемы разнообразнее? Лексика богаче?

– Они делают более технологичную хореографию – у них более сложный ритм, координационность, скорость. В моем танце приоритеты – музыкальность и архитектура. К ним я могу добавлять все, что позволяет мое воображение.

Принц-труженик

Юрий Посохов на заре карьеры танцевал принцев в Большом театре, в 1992 г. подписал контракт с Датским королевским балетом. В 1994–2006 гг. был премьером Балета Сан-Франциско, ныне резидент-хореограф этой компании. Активно ставит с конца 1990-х, его постановки вышли на балетных сценах Америки, России и Европы. Заказывает музыку современным композиторам – Юрию Красавину, Илье Демуцкому.

– Мне кажется, в последнее время уровень виртуозности танцовщиков сделал очередной скачок. Вы это используете в работе?

– Безусловно. Я кордебалету позволяю делать такие технически сложные трюки, которые раньше мог бы делать только премьер. Сейчас возможно лепить хореографию из элементов, которые в наше время казались экстраординарными. Но есть опасность использовать это из-за собственной слабости, поэтому я стараюсь себя контролировать и не злоупотреблять. Все же хореография – это язык, строение фразы, ты должен уметь начать фразу и ее закончить, а не встать-накрутить и еще раз встать-накрутить. Благородный балет – это тот, который выражает то, что ты хотел сказать. А сами по себе трюки восхищают, но не говорят.

– В какой мере вы зависите от исполнителей?

– Очень сильно. Труппа Сан-Франциско настолько сильная, что любое мое пожелание может воплотиться через пять секунд. Эти артисты меня испортили.

– У вас не возникало желания создать собственную компанию?

– Я не организатор, к сожалению. Я думал о директорстве, но не случилось. Я снова переориентировался на создание спектаклей и занят этим. У меня сейчас в голове одновременно пять премьер.