«У меня в голове пять премьер»
Хореограф, востребованный на двух континентах, считает, что балетные трюки хороши, но применять их стоит не слишком частоПосле того как балет «Герой нашего времени» получил коллекцию «Золотых масок», международный приз «Бенуа де ла данс» и всемирную трансляцию, хореограф Юрий Посохов был приглашен создать для Большого театра новый эксклюзив. В июле на Исторической сцене он с композитором Ильей Демуцким и режиссером Кириллом Серебренниковым выпускает спектакль «Нуреев». Он вдохновлен образом легендарного танцовщика, в 1961 г. ставшего первым балетным невозвращенцем. Еще одну премьеру заказал ему – как лауреату прошлого года – в честь своего юбилея фестиваль «Бенуа де ла данс», она будет показана тоже в Большом в мае.
– Что за па-де-де вы подготовили для юбилея «Бенуа»?
– Мы отталкивались от скульптуры Игоря Устинова, которую вручают лауреатам. Специально для номера Илья Демуцкий написал замечательную музыку. Мы с ним не обсуждали, как каждый из нас воспринимает эту статуэтку. Я вижу в ней отношения художника и его творения. У Ильи, вероятно, свое ощущение. Может, из нашей несговоренности выйдет конфуз. Может, наоборот, произойдет такое слияние, когда разные мысли дают единство.
– Вы помните свои чувства, когда узнали, что Юрий Григорович присудил вам свой приз?
– Я человек не очень социальный, абстрагируюсь от всяких наград, конкурсов. Но понимаю, что это очень значимое ежегодное событие в балетном мире. Номинирование, честно говоря, мне польстило: попасть в круг лучших хореографов – красиво. Спасибо огромное тем людям, которые оценили меня как хореографа. Но я понимаю, что выбор одного лауреата из нескольких претендентов очень субъективен – я сам бываю не всегда согласен при объявлении лауреатов разных премий. Могу представить, какие вокруг моей персоны были баталии. Когда я узнал, что мне присужден сам приз, признаюсь, был поражен.
– «Нуреев» – второй спектакль, который вы делаете вместе с Кириллом Серебренниковым и Ильей Демуцким по заказу Большого театра. Чем они вас привлекают?
– Это моя команда, с ними я себя чувствую совершенно спокойно, уверенно. Когда мы стали думать о «Нурееве», Кирилл написал сценарий, сложилась замечательная картинка – я ее вижу. Потом мы с Ильей идем вместе по сценарию и выясняем, где кульминации, когда и что у нас происходит. По этому плану он пишет музыку, а я уже прихожу с ней в зал. И как все в итоге сложится наяву, зависит, наверное, в большей степени от меня.
– Сценарий следует реальным фактам из биографии Рудольфа Нуреева?
– Я не хочу документальности, чем дальше мы от нее уйдем, тем будет правильнее. Конечно, должны быть какие-то акценты – Париж 1960-х гг., встреча с Эриком Бруном, партнерство с Марго Фонтейн. В балете образ Нуреева пропущен через призму моих хореографических фантазий. Это мой авторский язык, мое восприятие этой личности. Но мы стремимся к тому, чтобы это был вневременной балет.
– Но тогда можно было и не называть балет «Нуреев».
– Мы не будем делать конкретного Нуреева. Все будет выражаться через обобщенные образы, которые, как нам кажется, подходят этому фантастическому танцовщику. Важно показать его магию, волшебство. Его необъяснимость – вот правильное слово. Когда ты не понимаешь, как, чем он влияет на тебя. Я видел Нуреева на сцене. Вроде бы недлинные ноги, невысокий рост, не самый чистый танец. Но когда он выходит, ты цепенеешь. Про всех других танцовщиков я могу рассказать, почему они мне понравились или нет, почему даже мурашки по коже пошли. А про Нуреева – нет.
– Вы ставите спектакли около 15 лет. За это время балет изменился?
– Пришло новое поколение хореографов, и среди них столько талантливых, что я даже не успеваю запомнить их имена. Как выжить в такой ситуации! Я думаю, только сосредоточившись на себе и стремясь выразить то, чем наполнен.
– Сейчас вы выпускаете несколько премьер в сезон. Тем не менее продолжаете ходить и смотреть на других?
– К нам в Балет Сан-Франциско (Посохов – резидент-хореограф Балета Сан-Франциско с 2006 г. – «Ведомости») приезжают создавать новые спектакли Джастин Пек, Бенжамен Мильпье, Лар Любович, Кристофер Уилдон, мне очень нравится замечательный молодой парень Майлз Тетчер, который танцует и ставит в нашей труппе. К ним я хожу не только на спектакли, но и на репетиции.
– Сфера ваших интересов сосредоточена на классическом балете, современный танец не привлекает?
– Чем отличается танец от балета? Сейчас между ними такая условная грань, что далеко не всегда можно понять, где танец, где балет. Посмотрите на репертуар любого западного театра. Я ходил на трансляцию Woolf Works Макгрегора – интереснейший спектакль. Его постановки идут в парижской Opera, в лондонском Королевском балете. Он балетный человек? Я люблю учиться и смотрю, что люди делают, но сам более-менее ортодоксальный человек в этом плане. Может, потому что ставить стал позже, чем многие. Или потому, что другие гены, если сравнивать меня с более молодым поколением. Молодые хореографы такие виртуозные, мне приходится учиться у них.
– В чем вы видите их виртуозность? Приемы разнообразнее? Лексика богаче?
– Они делают более технологичную хореографию – у них более сложный ритм, координационность, скорость. В моем танце приоритеты – музыкальность и архитектура. К ним я могу добавлять все, что позволяет мое воображение.
Принц-труженик
Юрий Посохов на заре карьеры танцевал принцев в Большом театре, в 1992 г. подписал контракт с Датским королевским балетом. В 1994–2006 гг. был премьером Балета Сан-Франциско, ныне резидент-хореограф этой компании. Активно ставит с конца 1990-х, его постановки вышли на балетных сценах Америки, России и Европы. Заказывает музыку современным композиторам – Юрию Красавину, Илье Демуцкому.
– Мне кажется, в последнее время уровень виртуозности танцовщиков сделал очередной скачок. Вы это используете в работе?
– Безусловно. Я кордебалету позволяю делать такие технически сложные трюки, которые раньше мог бы делать только премьер. Сейчас возможно лепить хореографию из элементов, которые в наше время казались экстраординарными. Но есть опасность использовать это из-за собственной слабости, поэтому я стараюсь себя контролировать и не злоупотреблять. Все же хореография – это язык, строение фразы, ты должен уметь начать фразу и ее закончить, а не встать-накрутить и еще раз встать-накрутить. Благородный балет – это тот, который выражает то, что ты хотел сказать. А сами по себе трюки восхищают, но не говорят.
– В какой мере вы зависите от исполнителей?
– Очень сильно. Труппа Сан-Франциско настолько сильная, что любое мое пожелание может воплотиться через пять секунд. Эти артисты меня испортили.
– У вас не возникало желания создать собственную компанию?
– Я не организатор, к сожалению. Я думал о директорстве, но не случилось. Я снова переориентировался на создание спектаклей и занят этим. У меня сейчас в голове одновременно пять премьер.