Анна Гусева: «Здорово бы сделать безумную оперу нового поколения»

Центральным событием завершившегося в начале июля в Перми Дягилевского фестиваля – крупнейшего за пределами двух российских столиц фестиваля музыкального театра под художественным руководством Теодора Курентзиса – стала премьера в один вечер сразу двух танцевально-вокальных перформансов по сочинениям Игоря Стравинского. Это «Персефона» и «Симфония псалмов». Их режиссер – резидент петербургского Дома радио, худрук musicAeterna Dance Анна Гусева.

Имея в бэкграунде карьеру актрисы и художника, Гусева решительно выдвинулась в число самых необычных современных режиссеров России, бестрепетно ломая жанровые и стилистические перегородки. Оратория Карла Орфа De temporum fine comoedia, представленная год назад также на Дягилевском фестивале, стала первой крупной режиссерской работой Гусевой. И принесла ей пять номинаций и специальную премию жюри музыкального театра «Золотой маски».

В интервью «Ведомостям» Анна Гусева рассказала о том, почему ей так важно, чтобы хористы и танцовщики «занимались не своим делом», почему она хочет поставить нойз-оперу, а также объяснила, какое отношение к ее постановкам имеет богословское понятие «апокатастасис».

«Это получилось, это срослось»

– Тут, наверное, сразу стоит сказать о том, что вообще мне интересно ставить или на основе чего вообще взаимодействовать со зрителем. Допускаю, что я не лучший адепт социальных тем. А вот исследование вопросов жизни и смерти, того, куда мы идем, зачем мы живем, почему мы здесь оказались, – наверное, это и есть то самое интересное, о чем мне хотелось бы говорить.

Мой любимый проект, который я сделала одним из первых для Дома радио, назывался Love Will Tear Us Apart, по названию одной из последних песен группы Joy Division. Он был построен по принципу симультанного действа, как в средневековом площадном театре, когда сцены на христианские сюжеты разыгрывались одновременно. Например, на одной части сцены изображается, как Иисус родился, на другой – как он проповедовал, на третьей – как его распяли, а на четвертой он уже воскрес.

Таким образом визуально воплощалась идея, на которую меня натолкнула история жизни вокалиста Joy Division Иэна Кертиса, идея колеса сансары, внутри которого мы существуем и бесконечно проживаем вновь и вновь одно и то же – любовь, расставание, одни и те же ошибки. Все, что нам остается, – это попытаться выйти за рамки этого круга и посмотреть на его дурную бесконечность со стороны, понять, что мы можем изменить в себе. Ведь барахтаясь внутри круга, мы не можем принимать какие-то глобальные решения.

Пожалуй, все мои творческие размышления так или иначе связаны с метафизическими и экзистенциальными вопросами жизни и смерти. Мне интересны разные трактовки этих тем: христианские, языческие, буддийские. Поэтому и произведения я, наверное, подсознательно выбираю те, которые дают пространство для рассуждений на эти темы.

– Как в анекдоте, помните? «Просто повезло». Но на самом деле это не первая моя режиссерская работа, другое дело, что такого масштаба – действительно первая. И я понимаю, почему это вызывает такой вопрос. Мне трудно сказать, почему жюри «Золотой маски» выделило эту работу, да мы и не ставили перед собой задачу победить. Я даже не думала, что она будет номинирована.

Мы все время ищем некую правду и достигаем ее определенными художественными средствами. Самим замыслом и реализацией, честной работой, проживанием того, что происходит внутри этого процесса на сцене и за сценой. Предположу, что она «попала» тем, что это работа о раскаянии, о прощении, об умении прощать себя. И, возможно, сейчас эта тема оказалась важна.

В основу этого спектакля легла такая философская тема, как апокатастасис, что по-гречески значит «восстановление в правде». Было два человека, которые нам этот философский термин явили. Первый – Ориген, александрийский богослов III века, который был признан еретиком из-за того, какую версию этого понятия он предлагал. Он учил, что восстановлены в правде (т. е. прощены) будут все, независимо от того, успели они раскаяться или нет, ибо прощение дано нам Господом изначально. А еще у него были мысли о том, что тело – это тюрьма для души, очень грубая вещь, от которой надо поскорее избавиться и оказаться в единении с Богом в послесмертном пространстве. За что, собственно, церковь на него и обиделась. Наш Господь явился в теле человека – мол, как можно так трактовать?!

И потом через сотню лет Григорий Нисский дал другую трактовку. Он сказал: «Да, действительно, все будут прощены, но не просто «все», а те, кто имеет волю раскаяться». И у меня всегда возникал вопрос: если у человека незрелая душа, на сегодняшний день у него нет такой воли, будет ли он прощен?! Иисус же говорит на кресте: «Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят». Как быть с теми, которые не понимают, за что можно раскаяться, или с теми, которые считают, что они правы, и не ведают, что делают что-то плохое?

Это философская часть спектакля. И мне кажется, наша постановка – это тот случай, когда философию и художественные решения удалось соединить и действительно явить единое действо, единый замысел. И это вызвало эмоциональный отклик у зрителя, навело на определенные размышления – попало в душу. Это получилось, это срослось.

«Нужен пятый элемент»

– «Хор» в античном театре означает собирательное действующее лицо, поющую и танцующую массу людей, призванную провоцировать зрителя на действия и размышления. Когда создавался проект musicAeterna Dance (труппа была сформирована в 2022 г. как одно из направлений музыкального коллектива musicAeterna, основанного Теодором Курентзисом. – «Ведомости»), я говорила, что нужна квинтэссенция, буквально – пятый элемент, тот большой Грааль, которого не хватает для возрождения мусических искусств. Да, это, наверное, в целом романтическая мечта – все объять. Но это была довольно непростая задача, когда людей так много, – чтобы они перемещались органично, органично и своему телу, и остальным 99 телам, которые находятся в этом пространстве.

Вы правы, артистам хора работа с телом иногда дается нелегко, вызывает некоторый скрип души. Наш хореограф Настя Пешкова на своих тренировках дает энергетические и телесные практики – у всех есть возможность заново узнать свое тело, почувствовать пространство, себя в пространстве. И это дает огромную свободу и обновление их музыкальности. Что касается танцовщиков, сейчас они работают с двумя блестящими педагогами. Евгений Воробьев – хормейстер и педагог по вокалу и Мария Караджа – педагог сценической речи, которая, например, «вытаскивает» из ребят экстремальный вокал.

И у меня есть мечта, что мы в скором будущем создадим спектакль, где артисты будут и декламировать стихи, и танцевать, и петь, как Айсылу Мирхафизхан, которая играла Персефону. Я работаю над тем, чтобы вся труппа могла существовать в этом жанре. И когда я говорю «вся труппа», то имею в виду не только musicAeterna Dance, но и хор musicAeterna, потому что мы уже стали единым целым. Так что на вопрос, как приняли, отвечаю: «С радостью приняли!»

– Разумеется, произведения мы выбирали совместно, потому что было очень много вариантов. Как только закончился Дягилевский фестиваль – 2022, сразу начали говорить о том, что ставить на следующий год. Мы много обсуждали, какие брать произведения, как они будут компоноваться друг с другом, чтобы фестиваль звучал гармонично. В 2023 г. Пермь отмечает свой юбилей – 300-летие, было очевидно, что хедлайнер фестиваля должен быть связан с именем Дягилева. Хотелось взять кого-то из композиторов того времени, и, естественно, имя Стравинского было первым. Долго думали, что именно ставить из Стравинского, и в какой-то момент именно «Персефона» оказалась самой желаемой.

Что касается участия Теодора в процессе работы над постановкой, репетициях... Теодор не участвовал в сценических репетициях «Персефоны», его даже не было в Петербурге в этот период. Он увидел уже практически готовую версию. В целом устроено так, что я создаю концепцию, «экспликацию», где написан сценарий, какие-то визуальные решения, и мы с Юлией Орловой, нашим художником-постановщиком, работаем над тем, как это будет выглядеть. Мы приносим Теодору уже цельную версию, он дает комментарии, предлагает что-то.

И в этот раз, например, среди прочего он предложил фундаментально важную вещь – увеличить сцену, потому что у нас сцена была около 20 м, он предложил расширить до 30 м. Увеличить сцену на треть – это было хорошее предложение, очень своевременное в тот момент, поскольку одновременно на ней в какие-то моменты находилось 100 человек. Мы сначала немного сомневались, потому что есть, конечно же, желание переносить этот спектакль на другие площадки. Мы сейчас общаемся по этому поводу с театрами в Москве, и сцена в этом смысле очень чувствительный вопрос для того, чтобы реализовывать замысел. Но я думаю, что все получится.

– Вы не поверите – они так и делают. Вы посмотрите статистику рейсов из Москвы и Петербурга в Пермь на время проведения Дягилевского фестиваля! Билетов не взять, в отель не заселиться. Культурное сообщество Москвы и Петербурга – все там. Фестиваль существует 20 лет, и за это время в нем приняли участие столько знаменитых режиссеров, западных и наших, – Роберт Уилсон, Ромео Кастеллуччи, Питер Селларс, Теодорос Тезопулос, Анатолий Васильев; потрясающих хореографов и исполнителей – Сиди Ларби Шеркауи, Peeping Tom, Наталья Осипова, Диана Вишнева.

Конечно, у Дягилевского фестиваля очень большой потенциал, и у города, я так понимаю, огромные планы и на его развитие, и на строительство, и на реконструкцию. К примеру, уже известно, что бывший корпус «Литера А» Завода Шпагина скоро станет Домом музыки. Это место с потрясающей акустикой и архитектурой.

– Конечно, ходят! Я не могу отличить на глаз пермяка от петербуржца в зрительном зале. Но я это точно знаю от приятелей, которые живут в Перми, больших театральных фанатов.

«Хочется еще немножко созреть»

– Я не обо всех проектах могу сейчас рассказать. Есть два очень интересных решения, между которыми я выбираю, и я не могу говорить, пока выбор не сделан.

Но в целом я мечтаю когда-нибудь поставить нойз-оперу с индустриальными звуками, где играет не оркестр, не те классические инструменты, которые мы привыкли видеть в симфонических программах и в оркестровой яме, а что-то совершенно другое. Ближе как раз к тем песням и музыкальным произведениям, которые пишет сам Теодор Курентзис и другие современные композиторы. Есть много интересных европейских авторов и коллективов, таких как Einstürzende Neubauten. Они исполняют музыку, используя камни, бьющиеся стекла, какие-то огромные железяки, старые лодочные моторы, сирены – бесконечное количество странных-странных инструментов.

– Да, в том числе. Просто я недавно видела, как выступал FM Einheit, экс-участник группы Einstürzende Neubauten. Я смотрела и думала, как было бы здорово сделать совершенно безумную оперу нового поколения, без той музыки, к которой мы привыкли в оперном значении. Это первая мечта. А еще я подумываю об «Антигоне» Карла Орфа. Особенное, монументальное произведение. Но я знаю, что в этом году точно и в следующем сезоне тоже этого точно не случится, хочется еще немножко созреть.

– Конечно, мне бы хотелось поработать с очень известными сочинениями, у которых много сценических воплощений. Разумеется, рано или поздно я бы хотела поставить и «Травиату», и «Дидону и Энея». Но сейчас выбор падает на необычные, редко исполняемые произведения, я к этому очень стремлюсь.

– Я вижу оперу как большую часть моих художественных высказываний, но не единственную. Как уже говорила, подумываю создать пластический спектакль с труппой musicAeterna Dance – межжанровый танцевальный драматический спектакль. Работаю над драматургией моноспектакля для одной актрисы.

– Нет, необязательно. Наверное, в моноспектакле с драматической актрисой мне было бы интересно поработать с первобытной женской природой, с какой-то энергией, с центром, со стержнем, с тем, что такое женщина. Вообще, это наш любимый вопрос в обсуждении с моими двумя замечательными коллегами Юлией Орловой и Настей Пешковой – что такое быть женщиной, когда этот момент наступает? Мы не пришли пока к единой мысли, к единой идее.

Юля сказала однажды: «Я почувствовала себя женщиной, когда я получила высшее образование». Я говорю: «Так, хорошо, интересно, окей». Кто-то из девушек говорил, что испытывает это через чувство сестринства, некого сommunity, понимание друг друга на каком-то особенном уровне. Кто-то считает, что быть женщиной – это значит быть жрицей. И, очевидно, это один из тех вопросов, над которыми я бы стала размышлять в рамках работы с актрисой в моноспектакле.