Анатолий Шульев: «Зрителю нужен катарсис»

Больше года Театр им. Вахтангова – к слову, один из самых успешных в стране – провел без художественного лидера. В начале февраля 2022 г. по состоянию здоровья пост худрука оставил Римас Туминас, возглавлявший труппу 15 лет. Затем из театра ушел главный режиссер Юрий Бутусов. Формирование репертуарной политики, как и решение прочих художественных вопросов, легло на плечи директора Кирилла Крока и вновь созданного худсовета.

Только в апреле 2023 г. Вахтанговский театр снова обрел главного режиссера. Им стал Анатолий Шульев, ученик Туминаса. Как и прежний худрук, в своих спектаклях он опирается на автора и на артиста. Умеет вселять в действие особый дух – одновременно туманный и светлый, иронический и нежный, теплый и печальный. Впрочем, только лишь продолжателем его не назовешь. Художественный почерк нового главрежа имеет и свои особенности. В частности, это более «свернутая», нежели в спектаклях Туминаса, чувственность, а также большая сдержанность и даже прохлада (именно прохлада, не холод отнюдь).

Связь с Вахтанговским театром у Шульева не только через Туминаса. Так же, как основатель театра Евгений Вахтангов (1883–1922), он родом из Владикавказа. И еще до назначения успел не раз поработать в стенах Театра им. Вахтангова. Здесь идут два его спектакля: «Дурочка» по комедии Лопе де Веги и «Амадей», где Моцарта и Сальери играют Виктор Добронравов и Алексей Гуськов соответственно.

Шульев ставил также в Театре им. Пушкина. Это был спектакль «Гедда Габлер» с Александрой Урсуляк в главной роли. В качестве штатного режиссера Театра им. Маяковского создал несколько постановок, среди которых «Бешеные деньги» со Светланой Немоляевой, «Старший сын» с Игорем Костолевским и др. Нетрудно заметить – чаще всего режиссер выбирал классическую драматургию.

В интервью «Ведомостям» Шульев рассказал о своих творческих планах, о мистике в театре и жизни, а также о том, что гарантирует аншлаг.

«Все зависит от того, на кого ты сделаешь ставку»

– Худсовет остался. Главный режиссер отвечает за репертуар. Следит за тем, чтобы все спектакли были в должном состоянии, занимается будущими премьерами. Для меня это интересно, но немножко страшно: теперь отвечаю не только за свои спектакли, но и за работы других режиссеров. Образ театра, успех – все зависит от того, на кого ты сделаешь ставку, кого пригласишь, что подскажешь, каких артистов предложишь занять и т. д.

– Ну, в каком-то смысле – да. В театре уже сформировалась большая команда людей, близких мне по духу, во главе с директором Кириллом Кроком и главным художником Максимом Обрезковым. Мы друг с другом советуемся, пытаемся найти наилучшие решения для театра, держать уровень. Я их всех давно знаю, их вкусу доверяю. И раз меня пригласили – значит, и они моему доверяют.

– Часть репертуара на сезон была оговорена до моего прихода. Но я общался заново с режиссерами, обсуждал с ними замыслы, материал и т. д. А в целом работа над репертуаром выстроена следующим образом: финальные решения мы принимаем вместе с Кириллом Игоревичем [Кроком], но по пути разговариваем с творческими помощниками, которые работали еще с Туминасом. Прислушиваемся к мнению артистов. Все это влияет на итоговое решение.

– Я не сильно боялся, по нескольким причинам. Начать с того, что я старший ребенок в семье и я привык к ответственности, привык думать о других людях, радоваться за других, не только за себя. Потом в Маяковке, где я был штатным режиссером, Миндаугас (Карбаускис, худрук Театра Маяковского с 2011 по 2022 г. – «Ведомости») давал возможность поучаствовать в общей жизни театра, глубоко погружаясь в репертуар, занятость артистов и т. д. То есть уже был опыт.

И еще у меня такое правило: надо идти именно туда, куда тебя зовут, где ты нужен. Я никогда не прошу. Назначение – решение театра, директора, косвенно – Римаса Туминаса. Нет ощущения, что я навязался. Все очень органично, поэтому все в этом плане спокойны.

– В плане на сезон есть уже девять названий. Первой премьерой сезона стала «Ночь перед Рождеством» Олега Долина по повести Николая Гоголя, она прошла в конце сентября на Симоновской сцене. Здесь же в ноябре выйдет спектакль «Долгие годы» об отношениях детей и родителей.

На основной сцене до конца года состоится премьера Ивана Поповски по пьесе Евгения Шварца «Обыкновенное чудо». Это будет необычное, изысканное, нежное прочтение пьесы. Еще одна премьера на основной сцене – спектакль по пушкинской прозе под рабочим названием «Повести Пушкина». В одном пространстве будут объединены четыре истории – «Метель», «Барышня-крестьянка», «Станционный смотритель» и «Выстрел». Это будет моя постановка, и, надеюсь, все получится.

На Новой сцене в декабре Владислав Наставшев представит «Повесть о Сонечке», написанную Мариной Цветаевой под впечатлением от ее знакомства с Евгением Вахтанговым и его Студией, из которой и родился наш театр. И другие постановки. Планов много, и все они интересные.

Сейчас мы также ведем переговоры о новых постановках с режиссерами Светланой Земляковой (поставила в Театре им. Вахтангова «Сергеев и городок», «Генерал и его семья». – «Ведомости») и Владимиром Ивановым (автор инсценировок и режиссер спектаклей Театра им. Вахтангова «Варшавская мелодия», «Мадемуазель Нитуш», «Матренин двор», «Мертвые души» и др. – «Ведомости»). Очень хотим, чтобы они что-то поставили у нас.

«Главное в театре – рассказать историю»

– Он будет посвящен хитросплетениям судьбы. История про такое... житейское море, которое существует по каким-то своим, высшим законам. Ты не всегда можешь управлять этим морем, но можешь выбирать, куда тебе идти.

– Мы пока еще формируем команду, разговариваем с артистами, собираем единомышленников.

И это важный момент, поскольку тут не будет одной центральной роли. «Повести Пушкина» – это ансамблевая история, многонаселенная. Необходимо найти тех, с кем мы сможем долго погружаться, пробовать, искать. Тех, кто поверит в замысел.

– Не пугает. Скорее, мне это очень интересно. Тут за каждым словом скрывается множество образов. В повестях много природы, стихии, чудес, встреч, любви, страданий. Пушкин очень содержательный, таинственный. И эти тайны хочется разгадывать. За простым фасадом много что спрятано. Ощущение тайны должно присутствовать и в спектакле, я надеюсь. Будем пытаться сделать это.

– У меня есть список того, что я хочу сделать. И Пушкин там уже давно, я еще когда работал в Маяковке, думал о нем. Но только сейчас нашел, как мне кажется, образ спектакля. А вообще, я в последнее время очень просто поступаю с материалом – читаю его и, если интересно, ставлю. Бывает ощущение, обманчивое, что можно перепридумать скучную пьесу так, что она заиграет. Нет. По крайней мере у меня так не получается. Вот как написано – так примерно оно и будет.

– На меня больше влияет материал, с которым работаю. Именно он диктует все. Более того, не знаю, как у других, но на меня он влияет не только в театральном, режиссерском смысле, а еще и в жизни отыгрывается. Вплоть до невероятных совпадений, странных событий, которые не могли случиться, но случались и т. д. Наверное, это происходит потому, что в ходе работы над постановкой ты погружаешься в историю на полгода-год, проникаешься ее энергией, повторяешь в голове фразы героев. Вступив в реку разрушительных энергий – больше туда не хожу. У меня было два таких спектакля – «Дон Жуан» в Маяковке и «Гедда Габлер» в Театре Пушкина. Они у меня попили крови, конечно. Я когда все это понял, начал очень осторожно выбирать тексты.

– Нет, в других театрах я сейчас ставить не планирую. Пока только здесь.

«Зал должен быть заполнен всегда»

– Мне близок тот вектор, который здесь был задан до меня. Римас Владимирович постоянно пытался сформулировать, что это такое. Мне сложно сформулировать это, условно, в 10 пунктах, слишком много нюансов. Но, наверное, можно сказать так: акцент на человеке, именно на человеке, а не на чем-то внешнем. И в то же время – эстетика, стиль, вкус. Тонкая работа с автором, когда ты не самовыражаешься, а выражаешь других. И еще, я считаю, в театре должны быть аншлаги. Зал должен быть заполнен всегда. И это тоже моя задача.

– Это банально, конечно, но зрителю нужен катарсис в театре. Очищение искусством. Состояние, когда душу разрывают противоположные чувства – и горести, и радости. Это освобождение, исцеление от тревог. Хотя современный постдраматический театр – другой: он как будто уже не ищет вот этого совместного эмоционального потрясения артиста и зрителя.

– Ну, оно очень «головное», рассудочное. Это интересно, но там нет живого чувства – искусственно выращенные идеи, теории. Режиссеры такого плана стараются открыть что-то новое просто ради нового. Я вообще довольно консервативен, считаю, что все уже изобретено.

У Толкина есть статья «О волшебных сказках», я цитировал ее на сборе труппы в этом году. Там есть такие слова: «Кто способен измыслить новый лист? Все узоры и формы от почки до развертывания во всей красе листа, все оттенки от весенних до осенних – их люди открыли много лет назад. <...> И весна, разумеется, на самом деле ничуть не менее прекрасна оттого, что мы наслышаны о других похожих событиях или видели их своими глазами: сходные события никогда не повторяются в точности, от начала мира и до его конца».

В театре всегда новые очень простые вещи, как весна. Например, здесь и сейчас с этими артистами этим зрителям рассказывать историю. Вот и все. И она каждый раз будет немного другой. Главное на сцене – именно это. Рассказать историю. Для Театра Вахтангова, как мне кажется, важно, чтобы спектакль давал ощущение выхода из будничности.

– Да, но праздник в широком смысле. Театр должен давать чувство жизни, восполнять силы. Я не люблю такие спектакли и фильмы, после которых ощущаешь себя разряженной батареей и нужно несколько дней потом, чтобы собраться. Для этого не нужно идти в театр, достаточно прогуляться по дурному району, чтобы получить свою дозу негатива.

«Они говорят с небесами»

– Я очень не хочу, чтобы в нашем театре шли спектакли, которые уничтожали бы в людях веру в жизнь, в человека, в творчество. Надо, наоборот, воодушевлять. Наверное, я так говорю, потому что у меня есть дети – дочке семь лет, недавно родился сын. Очень не хочется, чтобы они грустили, отчаивались, погружались в апатию. И я вот так думаю: когда моей дочке будет грустно, смогу ли, позвав ее в театр, знать, что она выйдет оттуда отдохнувшая, окрыленная?

Это не значит, что в спектакле не может быть чего-то мрачного. Нет, наоборот, – должна быть вся полнота жизни. Мы не пребываем в иллюзии, что мир – это розовая планета, где все хорошо. Порой это жуткое место, и именно поэтому нужно компенсировать ужас, страх, одиночество театральными средствами. Мы можем провести зрителей через темный лес, но потом их надо обязательно вывести на свет.

– Да, очень. Я вдохновляюсь им как человеком, у которого энергия к жизни и творчеству превалировала над унынием и отчаянием. К примеру, свой последний спектакль – сказку «Принцесса Турандот» – он репетировал, будучи смертельно больным. Болезнь его пожирала, но как же ему хотелось закончить эту работу и поделиться с другими людьми радостью!

Этот заряд оказался настолько сильным, что вот уже много десятилетий он передается в театре из поколения в поколение. Я считаю, к этому надо стремиться – самому не унывать и других людей вдохновлять, помогать им, любить. Все через любовь должно быть, я так скажу. В Театре Вахтангова я чувствую себя очень органично: нет ощущения лжи, я очень честен. И как-то меня судьба привела сюда, хотя я ничего специально для этого не делал. Получилось, что у нас с Евгением Багратионовичем не только общие корни – мы оба родом из Владикавказа, теперь мне предстоит продолжить его дело. И я очень этому рад.

– Да. Когда мы учились, бывали ситуации, когда придумываешь какие-то визуальные решения, конструкции, свет... А потом приходит Туминас, смотрит на это и говорит: «Уберите все, оставьте пустое пространство. А играть можете то же самое». И становилось интереснее! Декорациями зрителя не всегда удивишь. А какой-то нюанс в голосе артиста может изменить все. Вот выйдет актер на сцену, поделится какой-то болью или радостью, и этого достаточно, чтобы плакать и смеяться. Мне это очень нравится в театре.

– Есть – они умеют взлетать над обыденностью. И им не нужно объяснять, как это делать. Они говорят с небесами, как учил Римас.

– Должность – это интересно, но это мирское, скажем так. А мечта должна быть неосуществимой, например, только не смейтесь, – постичь мирозданье. Хоть чуть-чуть приблизиться к пониманию, что с нами происходит. И театр в этом помогает.