Алексей Сальников: «Мне кажется, читатель просто подустал от серьеза»

Автор «Петровых в гриппе» о новом романе «Когната», комиксах и «Большой книге»
Писатель Алексей Сальников/ Максим Конанков / ТАСС

Роман «Петровы в гриппе и вокруг него» (2016 г.) превратил екатеринбургского писателя Алексея Сальникова в одного из самых известных и популярных российских авторов. Книга завоевала премии «Национальный бестселлер» и «НОС» («Новая словесность») и была экранизирована режиссером Кириллом Серебренниковым – фильм участвовал в основном конкурсе Каннского кинофестиваля в 2021 г. Бестселлерами стали и другие романы Сальникова – «Отдел», «Опосредованно», «Оккульттрегер» (третий приз «Большой книги» 2023 г.).

Пятый по счету роман автора – приключенческое фэнтези «Когната» – 21 февраля стартовал в сервисе «Букмейт» в формате книжного сериала. Очередной эпизод будет выходить каждую неделю в текстовой и аудиоверсиях, а осенью «Когната» будет издана книгой в «Редакции Елены Шубиной». Действие этой истории происходит в альтернативной реальности, где люди живут в противостоянии с драконами. Их страны отделяет аномальная буферная зона, названная Зеркалом, где происходит всякая чертовщина. Главные герои – сотрудник правоохранительных органов Константин и проводник Максим Сергеевич – должны провести через Зеркало девочку-дракона по имени Когната. И от успеха их миссии прямо зависит, продлится ли и дальше хрупкий мир между сторонами.

В той же «Редакции Елены Шубиной» в феврале вышел сборник литературных мистификаций «Мир без Стругацких». Для этого проекта ведущие современные писатели – и Сальников в их числе – написали по фантастическому рассказу в манере того или иного советского классика-нефантаста. Открывает том рассказ «Катамант», в котором автор «Петровых в гриппе» притворяется Юрием Ковалем.

В интервью «Ведомостям» Сальников рассуждает о том, чем «Когната» похожа на «Римские каникулы», почему занимательная и большая литература – это не антонимы, а также рассказывает о продолжении «Оккульттрегера».

«Я отбегал покурить от неожиданности»

– Что придумалось первым – мир «Когнаты» или герои?

– Вообще, это старый замысел, ему больше 20 лет. Поначалу это была история в духе Крапивина (Владислав Крапивин – екатеринбургский детский писатель; среди самых известных книг – романы «Голубятня на желтой поляне», «Гуси-гуси, га-га-га...». – «Ведомости»). Там уже был мир Зеркала, куда попадали дети из обычного мира, а главным героем был проводник – прообраз Максима Сергеевича из «Когнаты» ­– который этих детей из Зеркала выводил. Драконы тоже были. Проводник старается всячески их избегать, но вот он провожает очередного мальчика и выясняет, что эти самые драконы и есть повзрослевшие дети.

Мне как-то попались мои старые наброски, и на них, конечно, стыдно смотреть. Чересчур милая сказка про то, как прекрасен мир фантазий и как скучна обыденность. Я долго не знал, куда это пристроить. И жалко было бросать, и страшно, что вот начну писать – и окажется не настолько интересно, как кажется. Так бывает.

– Но потом в итоге вернулись?

– История бродила в голове, усложнялась. Сначала появились послевоенные реалии – идея, что была война людей и драконов, но теперь наступил мир. Потом внезапно появился сотрудник органов Константин, который почему-то заслонил всех остальных героев и стал главным. Многие вещи придумались прямо во время написания. Меня эта история самого местами и увлекала, и потрясала – до такой степени, что я отбегал покурить от неожиданности.

– Это в каких моментах? Если аккуратно, без спойлеров...

– Скажем, я не ожидал появления героини, которую зовут Настя. Писал, писал, писал... и смотрю – какая-то Настя. Думаю: откуда? Сначала упоминается, потом появляется сама. Уже сильно позже я писал сцену знакомства Максима, Септима и Насти, и там у меня по-настоящему затряслись руки. Когда перечитываешь этот фрагмент, он уже как-то спокойнее воспринимается, но в момент написания мне аж подурнело. Я поначалу думал, что самый жуткий момент будет – скажем осторожно – сцена в кафе. А оказался с Настей.

– И часто персонажи выходят из-под контроля?

– А как их еще делать живыми? В какой-то момент они сами начинают действовать. Думать. И говорить, что думают. И лишать их свободы я не могу. Это лишь кажется, что все мысли, которые озвучены в моих текстах, – это мои мысли. Нет, это иногда мысли моих персонажей, с которыми я порой очень даже не согласен.

– В кино и литературе уже немало аномальных зон – в том же «Пикнике на обочине» и «Сталкере». Но у Зеркала чрезвычайно любопытные «правила мира». Можно сказать, что это метафора культуры? По крайней мере цели Зеркала и искусства вроде бы сходятся: смягчение нравов и прокладывание мостов.

– Да, конечно. Я сразу понимал, что это будет похоже на зону из «Пикника на обочине», но многое – не буду спойлерить – появилось, только когда стал писать. Конечно, Зеркало – это своего рода метафора искусства, которое помогает понять соседа. И как бы мы ни пытались отстраниться, если мы живем близко, то никуда нам друг от друга не деться. Мне очень нравится вот эта идея, что, несмотря на вражду двух видов, идеологически и физически разных, между отдельными представителями каким-то чудом может завязаться дружба. Странная и парадоксальная, но дружба. При соседстве и самое плохое проявляется, и самое хорошее, как ни крути.

Если говорить конкретно про Зеркало, меня еще чрезвычайно увлекали мотив отражения и мотив спасения. Это как Королевство кривых зеркал – наш мир отражается под странным углом, при этом герои обретают здесь то, чего им не хватает. Тому же Максиму Сергеевичу, который отчаялся, Зеркало в итоге дает утешение.

– Внутри Зеркала живет много колоритных персонажей. Например, живой танк Вадик – кем он был до того, как попал в Зеркало? Танкистом на танке, которые срослись в одно целое?

– Нет, он, видимо, всегда был машиной. Но машина попала в это пространство и зажила своей жизнью. У меня есть знакомый – бывший танкист майор Владимир Дулепов. И я таким образом ему подмигиваю.

– А ребенок с термоядерным зарядом, которого нельзя смешить, иначе он взорвется?

– Это опять же кривое отражение. Вы помните, была такая стратегия воспитания: нельзя расстраивать ребенка, только поощрять? «Ты самый лучший, самый умный». Что, естественно, неправильно. Не самый лучший – просто хороший, бывают и лучше. Не надо с детьми носиться как с писаной торбой. Иначе как их подготовить к тому, что не всегда все будет получаться?

«Их речь должна напоминать магистра Йоду»

– Главный страх многих героев ваших прошлых книг – это страх рутины: что жизнь уже предопределена и расписана на годы вперед...

– Да, а Константин совсем другой – он как раз хочет спокойно прожить свою жизнь, а реальность, наоборот, отвечает ему совсем другим. Мне нравится эта парадоксальность персонажа. Он получился такой немного советский герой. Одна моя знакомая даже сказала: «У меня такое ощущение, что я прочитала советскую книгу». И вот этот правильный, скучный советский человек все делает правильно, все делает как надо – но постоянно влипает в странные ситуации. Он еще достаточно молод, но уже себя похоронил. И хотел бы спокойно прожить жизнь, но приключения его буквально преследуют.

– Даже имя – Константин Константинович Константинов – намекает на монолитность. Постоянный в кубе.

– Вообще, имя ради шутки возникло – как-то само собой, постепенно. Сначала он в одной главе говорит свое имя-отчество и над ним прикалывается Максим Сергеевич, а потом в другой главе выясняется, что у него и фамилия соответствующая.

– Советского персонажа потребовали реалии мира? У вас там многое похоже на послевоенный Советский Союз.

– Не только это. Мне нравятся странные советские книги, которые сегодня читаются как истории из параллельной реальности. Отчасти «Когната» пересекается с повестью Леонида Жарикова «Судьба Илюши Барабанова», которую я как-то купил в букинистическом. В советские годы была издана масса книг про идейных детей, которые живут в революционную эпоху и точно знают, на какой стороне истории они хотят находиться. Одна из самых известных – «Белеет парус одинокий» Катаева, но их гораздо больше. «Судьба Илюши Барабанова» когда-то была известна, сейчас про нее забыли, но меня она зацепила, потому что я много похожего читал в детстве. И Константин – такой выросший Илюша Барабанов.

Вообще, пока писал, я много размышлял, на что это все похоже. И мне кажется, больше всего, как ни странно, на «Римские каникулы» (романтическая комедия 1953 г. с Грегори Пеком и Одри Хепберн. – «Ведомости»). Там аристократка попадает к «простолюдинам», так и у меня Когната – к «простым» людям и тоже быстро осваивается среди них.

– Не могу не спросить. Все-таки какова природа отношений Константина с девушкой-драконом Волитарой? Все же есть между ними что-то романтическое или нет?

– Сам Константин не понимает этого в полной мере и в одном письме домысливает, что уж как-то слишком внимательно она к нему относится. Но вообще люди же для драконов кто-то вроде собак. Вот твоя собака немножко подросла, куда-то делась, ну и ты стараешься быть в курсе, как там у нее дела.

– Интересно, что у вас обычно женщины глубже, смелее, интереснее мужчин, и в «Когнате» та же Волитара харизматичнее главного героя. Вам не было скучно его писать?

– Ну нет, вот Константина вы в аморфные персонажи уже не запишете! Он все-таки активный, смелый – действительно настоящий герой фэнтези. Тут еще важно то, что женщины умеют выражать свои эмоции открыто. А мужчина думает, потом снова думает, еще думает и только потом что-то выплескивает. Или не выплескивает, если надобности не возникло. Вот и вся разница. И это не только в России. Смотришь всякие зарубежные юмористические агрегаторы [мемов] – совершенно знакомые ситуации. Буквально на днях видел видеокомикс про котов. Кот спрашивает подругу: «Что тебе подарить на Новый год?» Она отвечает: «Ничего». И вот Новый год настает, и кошка спрашивает: «Что ты мне подаришь?» Он говорит: «Ничего, как ты и сказала». Следующий кадр – кошка бьет лапой кота по башке. Похоже ведь на нас.

– Еще интересно, что драконы говорят как бы по-русски, но как в стихотворных переводах Шекспира.

– Отчасти их речь должна напоминать манеру магистра Йоды [из «Звездных войн»], но вообще я пытался калькировать японский язык – строить предложения так, чтобы подлежащее стояло всегда в начале предложения, а сказуемое в конце. Пришлось, конечно, сильно адаптировать, потому что в японском много сокращений и часто нужно угадывать по контексту. У меня драконы говорят высокопарно, но все-таки понятно.

– Я предполагал, что раз рыцари-драконы напоминают западных рыцарей, то их язык намекает на западную рациональность.

– А я специально попытался сделать так, что никакую сторону нельзя ассоциировать с конкретной страной. Мне понравилось придумывать фэнтезийный мир, который понятен интуитивно, но где все перемешано. Мир «Когнаты» не аллегория нашего мира, он как бы объясняет наш мир. Или дополняет. Вообще, ближе всего к нам, наверное, не страна драконов и не страна людей. Мы скорее живем внутри Зеркала, а герои на электричке проезжают мимо нас.

– Вы уже работали над «Когнатой», когда вам предложили сделать книжный сериал?

– Нет, я сразу писал «Когнату» как сериал. Мне предложили, я согласился, скинул план, состоявший из 14 глав. Сказали: «Что-то многовато». Я думаю, ну ладно, сокращу до 10. А пока писал, стало вообще восемь. И как зритель я считаю, что это идеальная цифра для сериала. Значит, никаких вымученных сцен, чтобы потянуть время, – осталось только то, что работает на сюжет. И мне понравилось – это интересный опыт. Редактор мне постоянно присылал правки с оглядкой на то, как все будет звучать. И я не против, кстати, – порой я бываю излишне многословен, и слишком большие предложения случаются. Иногда надо и лаконичнее писать. Мне кажется, в целом получилось динамично.

«Я страшную вещь скажу: не очень люблю Смоктуновского»

– В декабре прошлого года «Оккульттрегер» получил третий приз «Большой книги»...

– ...к моему огромному удивлению.

– Почему?

– Я удивился, как вообще роман в лонг-лист просочился. Во мне живет все-таки некий трепет перед большой русской литературой. Поэтому у меня было ощущение, что я своим фэнтези... не знаю... профанирую «Большую книгу». Может, это мое воспитание, может, суеверие, но я награды не ожидал. Честно говоря, думал, что победят Водолазкин, Прилепин и Веркин («Чагин» Евгения Водолазкина получил первую премию, «Шолохов» Захара Прилепина вошел в шорт-лист. – «Ведомости»). Точнее, на Веркина я просто надеялся, что его «Снарк снарк» хоть что-нибудь возьмет – книга мне очень понравилась.

– Веркину почему-то фатально не везет с наградами.

– И мне непонятно почему. А Владимиру Березину (автор повести «Зеленая палочка», романа «Дорога на Астапово» и биографии Виктора Шкловского в серии ЖЗЛ. – «Ведомости») упорно не везет с читателем. Тоже загадка для меня.

– Как считаете, прецедент, что «Большую книгу» получил роман-фэнтези, поможет сломать стенку между большой литературой и жанровой?

– Граница уже размылась. Это свершившийся факт. Мне кажется, читатель просто подустал от серьеза. Знаете, как раньше на завод приезжал член советского Союза писателей и начинал вещать. И было сразу ясно: будет что-то насупленное, скучное и непонятное. Нравится не нравится, а пол-обеда потратишь, потому что обязаловка.

Поясню. Я – страшную вещь скажу – не очень люблю Смоктуновского. И еще целый ряд больших актеров. Таких актеров, чьи фамилии видишь где-то на афише и уже заранее знаешь: тебе сейчас будет явлена великолепная актерская игра. А я не хочу великолепную актерскую игру. Я хочу вообще забыть, что это актеры. Как вот в лучшей экшн-сцене советского кинематографа – в «Любовь и голуби», где Василий вернулся, чтобы помириться, и вот до слов Надежды: «А не пойду» – когда тебя протаскивают по эмоциональным качелям, то в смех, то в слезы. Я это люблю и думаю, не я один такой оригинальный. Читатели хотят того же: не замечать, что они читают большую литературу.

– Интересно, что, когда вас спрашивают про интересных писателей, вы – автор мистических, фэнтезийных историй – чаще всего рекомендуете классического реалиста Романа Сенчина, а не фантастов.

– И Роман Сенчин не так прост, как кажется. Например, в его книге «Остановка», совершенно реалистической, если поискать, можно обнаружить чудо. Да, это чудо происходит в реальности, но от этого чудом быть не перестает. Мне лично самому хватает реализма в малой форме. Я пишу иногда рассказы, и они настолько сугубо реалистичны, что читатели даже бывают разочарованы. Ждут сказку, а это про жизнь.

– Расскажите: как вы оказались в проекте альтернативной фантастики «Мир без Стругацких» – где современные писатели имитируют советских?

– Мне написал Василий Владимирский (составитель книги, литературный критик. – «Ведомости») и предложил. Говорит: «Давай, напиши рассказ – знаков на 25 000! Только вот этих и этих писателей брать нельзя, их уже разобрали». А я как раз не так давно перечитывал «Суер-Выер» Юрия Коваля, ну и решил попробовать. Конечно, в «Катаманте» не совсем Коваль получился. Мне до Коваля далеко. Но я все равно повеселился. Особенно мне понравился момент про страну медведей – это наша придурь семейная: жена постоянно в шутку выясняет, настоящий медведь я или нет, и спрашивает: «А вот это что значит на медведском?» Какие-то слова медведского словаря попали в рассказ.

– А сама история как придумалась?

– Замысел «Катаманта» тоже старый. Я думал написать огромный роман с этой завязкой – как на ферму ссыльного Фомы падает из космоса скафандр. Но забросил после первой главы. А вот теперь взял и уместил все в один рассказ – и успокоился. Идея использована, можно идти дальше.

– Не хотите что-то еще написать из космической фантастики?

– Пока идей никаких. Меня в свое время увлекло, что время в разных частях галактики движется по-разному, и было интересно, к чему это может привести. Но я это уже использовал в «Катаманте».

– Стругацкие вообще были для вас важны, когда вы росли?

– Стругацких в детстве я физически не мог прочитать, потому что их было не достать. Зато в 10 лет я проглотил «Час быка» Ивана Ефремова. И как же это было круто, необычно и странно! Плюс выходил журнал «Уральский следопыт», и там в обязательном порядке присутствовало много отечественной фантастики. Еще мама по незнанию выписывала мне журнал «Приключения. Фантастика» под редакцией Юрия Петухова, и там черт знает что творилось. Поначалу даже было весело. В журнале по частям публиковался роман самого Петухова «Звездная месть», а рядом – научно-популярные статьи, где то, о чем писалось в романе, якобы доказывалось научно. Помню, в одной статье утверждалось, что Ахиллес и Одиссей были русскими, да и вообще все греки – славяне. Мне было 13 лет, но даже я подумал: «Ну нет, вот здесь ты, чувак, точно загнул!» Помню еще, роман заканчивался тем, что на Красной площади стоит памятник из золота всем главным героям. Идеальное окончание! (Смеется.)

«Никто не может рисовать мангу так, как японцы»

– Ваш Петров из «Петровых в гриппе» рисовал комиксы. Это же автобиографичная деталь?

– Я немножко рисовал, да.

– С чего началось увлечение?

– С какого-то детского журнала. По-моему, в «Пионере» внезапно начали публиковать комиксы – не помню даже, что именно. Потом их стало появляться все больше и больше, их стали продавать в киосках «Союзпечати». У нас в Свердловской области стал выходить – это все почти одновременно произошло – журнал комиксов «Велес». Я все это читал, и мне захотелось что-то такое тоже нарисовать.

– Рисовали тушью, как Петров?

– У меня туши не было. Я рисовал акварелью – на обычных альбомных листах. Сначала цвет, потом черным обводил контур тонкой кисточкой. Сюжеты я не помню. Ничего не сохранилось, да и не думаю, что это было как-то особенно хорошо. Чисто подростковое увлечение. Сейчас я бы нарисовать комикс не смог – навык потерялся, и зрение уже не то, чтобы мелкие детали на листке выписывать. Разве что на большом мониторе.

– При этом Петров подражает манге. Ее можно было где-то найти в начале 1990-х?

– Мангу – нет, достать было невозможно. Она долетала какими-то картинками и все равно восхищала. Помню, открытки какие-то продавались с анимешными персонажами, альбомы, может быть, иногда журналы. Но аниме-сериалы точно шли по телевизору. «Том Сойер» был, снятый японцами. Еще была «Необыкновенная схватка» – про то, как медики научились лечить болезни, отправляя внутрь организма уменьшенный корабль с людьми и техникой на борту. А потом оказывается, что там уже копошатся миниатюрные пришельцы, которые пытаются захватить тела землян.

Меня до сих пор привлекает, наверное, то, что стилистика вроде бы у всех японцев разная и в то же время вполне себе аутентично японская. Вот сколько лет уже существует манга, а ведь никто не может рисовать мангу так, как японцы. Не хватает какой-то сумасшедшинки. Ровно так же ни один иностранец русский роман не напишет – могут пытаться подражать, но все равно получится что-то не то. Потому что безумия не хватает, которое есть у русских писателей. И у Романа Сенчина оно присутствует, несмотря на его абсолютную реалистичность. Так и фильмы. Никто русский роман не экранизирует, как русский режиссер. Сравните нашего «Доктора Живаго» и американского.

– Экранизация «Петровых» вам понравилась?

– Да, это чудесная смесь режиссера и оператора (Владислав Опельянц. – «Ведомости»). Отдельное удовольствие – эпизод похода на елку от первого лица. Он, наверное, растягивает хронометраж, но как же круто сделано! Как Петров вещи собирает, как они с сыном идут, вот он в пустеющем холле, потом обратно – одевает ребенка и т. д. Просто замечательно! Вообще, там много есть всего, на что посмотреть. Скажу даже – я чувствовал стыд за реплики, написанные мною, которые взяты прямо из книги. А вот импровизации мне очень понравились. Все, что актеры от себя привнесли, – очень хорошо.

– Сейчас аниме смотрите?

– Недавно посмотрел «Созданного в Бездне», два сезона. В одном обзоре увидел рекомендацию, что вот есть такой хороший сериал. Обещали жесть, ну я решил проверить насколько. Жесть началась только на 10-й серии. Еще посмотрел «Межсезонье», и особенно понравилось, как классно озвучено. Там главный злодей постоянно повторяет: «Надо же, надо же, надо же», я до сих пор вспоминаю – очень пугающе. Идеальное попадание.

– В ваших книгах много отсылок к голливудской фантастике и советским мультфильмам, которые вы смотрели в детстве и юности. Но при этом, кажется, никогда не упоминается советская фантастическая анимация. Ее не показывали?

– У меня ощущение, что «Контакт» довольно часто показывали по утрам. Это действительно забавный мультфильм. Там и ситуация необычная, и визуально он здорово был сделан – чем-то напоминал «Бременских музыкантов». Музыка из «Крестного отца» опять же. Я, правда, тогда этого не знал и «Крестного отца» не видел. «Тайну третьей планеты», конечно, смотрел. Мы привыкли уже к Алисе Селезневой, что она такая, как в сериале «Гостья из будущего». А тут она другая. Неинтересно. Мне почему-то «Винни-Пух» нравился больше.

Еще визуально очень интересный был «Капитан Врунгель» – там мультипликация была на фоне настоящей воды. А на премьеру «Острова сокровищ» того же режиссера (Давида Черкасского. – «Ведомости») нас даже отпустили из школы. Мы, весь класс, были на нервах с самого утра и нервировали учителей. Показ должен был начаться в 11 утра, а уроки – до 12. Нас и отправили домой: «Идите уже, смотрите!» А то правда – когда еще посмотришь? Неизвестно, скоро ли будет повтор. И прогулянный урок даже отрабатывать не пришлось.

«Убери музыку Шнитке – и все, Это уже не кино вовсе»

– Продюсеры уже проявили интерес к «Когнате»?

– Скажем так, интерес проявили, но ничего рассказать не могу.

– Вы как-то собрали для «Букмейта» полку любимых книг, и там был нон-фикшн по сценаристике Робина Махержи «Что будет дальше?». Его вы прокомментировали так: «Между литературой и сценарным делом лежит пропасть, и эта книга еще раз помогла мне в этом убедиться». Я правильно понимаю, что вы писали сценарий и не очень остались довольны?

– Не то чтобы сценарий. Одна компания, которая выкупила права на «Оккульттрегера», попросила меня коротко записать выборку событий и их последовательность. Тут ведь вот в чем дело. Вроде бы всегда понятно, о чем книга. Но как это подать в экранизации? Например, в романе ты просто пишешь, в чем заключается работа оккульттрегера, а в фильме – вводить диалог? Один персонаж говорит: «А ты знаешь?» Второй отвечает: «Знаю. Так и вот так». Я сам как зритель такое не люблю. Поэтому, конечно, важно сделать так, чтобы зритель все понял сам по контексту.

Поэтому попросили меня, как автора романа, написать, как я вижу и что считаю главным. И не помню, как у меня так получилось, но я вывел сначала одну идею, а потом, когда меня попросили написать еще раз, совершенно другую. Оказалось, что на материале одного романа можно снять две совершенно разные экранизации.

Кино вообще удивительная вещь. Там на стольких нюансах все держится! Например, «Сказка странствий». Убери музыку Шнитке – и все, это уже не кино вовсе, а какая-то фигня левая. Или, допустим, если бы Роберт Патрик вот так пальцем не пошевелил – даже не вздумай, мол, – в «Терминаторе-2». Был бы это тот же самый «Терминатор»? Или если бы актеры были другие или сыграли бы иначе. Может быть, вообще все посыпалось бы и магии не случилось.

– Не думали написать сценарий? Не по своей книге, а сразу для кино.

– Может быть, я бы и поработал с интересом в этом направлении, но пока у меня законченной идеи для сценария нет. А чисто литературных идей хватает. Мне вот сейчас рассказ нужно написать. Я малую форму пишу, в основном если ко мне приходят с конкретной темой для какого-то сборника. И я обычно не отказываю, мне это почему-то интересно.

– Думаете уже о новом романе?

– Я думаю над продолжением «Оккульттрегера». Первый роман был, как ни крути, просто объяснением правил мира и представлением героев. Мне очень интересен этот мир, потому что он как наш. «Оккульттрегер», как никакой другой мой роман, абсолютно привязан к определенному времени, даже к определенному году. Наш мир изменился – должен поменяться и мир «Оккульттрегера». Значит, с его помощью можно что-то пообъяснять о том мире, в котором мы живем. Я уже примерно знаю, чем закончится история. Будет еще второй и третий роман, и на этом закончу. Но я не буду долго тянуть – обе книги буду писать сразу.