Бертран Бонелло: «Мне скучно делать фильм в одном жанре»

В эксклюзивном интервью режиссер рассуждает об актуальных и будущих вызовах для киноиндустрии и всего мира
Режиссер Бертран Бонелло/ Yves Herman / Reuters

Французский режиссер Бертран Бонелло известен российскому зрителю по стильным, визионерским и сложносоставным картинам, которые заставляют размышлять. В хорроре «Малышка зомби» он рассказывал про вуду в современной Франции, в «Сен-Лоране» – размышлял о знаменитом кутюрье и цене славы.

В новом фантастическом триллере «Предчувствие», который выходит в российский прокат 4 апреля, режиссер вольно интерпретирует рассказ Генри Джеймса «Чудовище в джунглях» (в оригинале фильм называется «Чудовище»). Картина Бонелло, которая была показана на кинофестивалях в Венеции, Торонто и Нью-Йорке, – про будущее, мировые катаклизмы, отсутствие чувств, власть искусственного интеллекта и не только.

В эксклюзивном интервью «Ведомостям» Бертран Бонелло рассказал о том, почему французская киноиндустрия стала менее смелой, как ему помогает классическое музыкальное образование, а также с чем связано то, что он так часто работает с одними и теми же актерами.

«Все всегда начинается с заметок»

– По сюжету фильма «Предчувствие» человечество нашло способ, как избавиться от ненужных эмоций. Насколько этот запрос актуален для современного мира?

– Я задался идеей исследовать природу человеческих страхов, влияние технологий на нашу действительность. А также хотел поговорить о том, какую цену надо заплатить, чтобы жить в безопасном мире, и будет ли он безопасным, если никто не будет ощущать сильных эмоций. Концепция фильма возникла именно тогда, когда я пытался найти ответы на эти вопросы.

Мне хотелось снять фильм в жанре научной фантастики, но исследовать тему глубже, привнести в нее что-то актуальное. Чтобы сюжет не был оторванным от нашей реальности, а зритель мог сопереживать героям и понимать, что именно происходит на экране. В современном мире людям нужно быть осторожными с технологиями. Гаджеты – полезная вещь, но вы должны владеть вещами, а не быть их рабом. А сейчас в большинстве случаев это не так. Одержимость социальными сетями, интернетом негативно влияет на эмоциональное состояние людей, часто они ощущают себя одинокими или становятся нарциссическими.

– Как возникла идея фильма?

– Я очень давно прочитал книгу Генри Джеймса «Чудовище в джунглях», причем несколько раз, но никогда не думал снять по ней фильм. Когда я начал размышлять над созданием «Предчувствия», то планировал поместить в центр сюжета мелодраму – грустную, даже трагичную историю любви. И именно тогда я вспомнил о книге Джеймса, потому что в ней один из героев терял своего любимого человека из-за страха, предчувствия чего-то ужасного. Мне показалось это очень драматичным, трогательным и, кстати, очень современным.

Тогда же я обратился к книге и, по сути, «позаимствовал» только начальные сцены – с них начинается картина. Это длинная, почти 20-минутная сцена, происходящая в светском салоне 1910 г. Почти все диалоги в ней – из книги Джеймса. А затем я отложил книгу в сторону, взяв два важных слова из нее, своеобразный лейтмотив произведения – «любовь в страхе», и постарался выстроить вокруг них повествование, вложив в это словосочетание как можно больше смыслов и значений.

– Как у вас обычно происходит переход от идеи к сценарию и съемке? Есть ли у вас определенный алгоритм или над каждым проектом вы работаете по-разному?

– Все всегда начинается с заметок. У меня есть пустой лист А4, и я записываю на нем слова. Это не описание героев или диалог – это именно слова, идеи, зарисовки. Например, в «Предчувствии» это были названия трех разных эпох, слова «мелодрама», «зеленый экран», «главная героиня – женщина». Потом я добавил, что это будет смесь мелодрамы, слэшера (поджанр фильмов ужасов, в котором обычно присутствует маньяк, преследующий и убивающий нескольких людей. – «Ведомости»). Набор слов на бумаге должен совпасть с моим желанием снять фильм – только тогда я начинаю полноценную работу над сценарием.

– Можно ли сказать, что книга «Чудовище в джунглях» – история про внутренние ощущения, а ваш фильм – про внешние обстоятельства? В книге герой боится негативных событий, которые должны произойти из-за него, а героиня Леи Сейду в фильме опасается окружающих ее вещей, явлений, людей.

– Да, именно так! Но должен добавить, что в обоих случаях они не знают, чего именно они опасаются. Герои просто знают, что что-то случится или появится, что разрушит все вокруг них. Так что в сценах в 1910 г. я просто заменил героя, сделав главным действующим лицом женщину. Но их страх любить кого-то – одинаков. Во фрагменте 2014 г. я смешал карты: теперь мужской персонаж боится чувств, при этом он не способен выражать их. Он становится инцелом – вместо того, чтобы сказать, что боится любви, он говорит: «Ни одна женщина не хочет меня, поэтому я ненавижу их всех и уничтожу». Ирония в том, что главная героиня видит его настоящего, понимает, что он просто потерянный в себе мальчик. Только в 2044 г. она понимает, что он является чудовищем, но уже поздно.

– Почему вы выбрали действием фильма именно belle époque, 2014 и 2044 годы?

– Мне понравилась идея того, что в каждом из этих периодов у персонажей происходит какая-то глобальная и одновременно личная катастрофа. Я выбрал 1910 г., поскольку мне нравится идея того, что человечество вступило в XX в., полное надежд, что это будет мирное время без болезней, войн, наполненное светом. Спустя всего несколько лет случилась Первая мировая война, наступила кромешная тьма. Кроме того, в 1910 г. в Париже произошел знаменитый потоп, это была настоящая катастрофа.

В 2014 г. персонаж Джорджа Маккея вдохновлен Эллиотом Роджером, реально существовавшим американским инцелом, и его видеороликами, которые он выкладывал в сети (в мае 2014 г. в Калифорнии он убил шесть человек и ранил еще четырнадцать. – «Ведомости»). В этом фрагменте фильма то, что говорит персонаж, это не мои слова, а слова Роджера. А 2044 г. – это близкое будущее, которое выглядит как завтра, мы уже можем его представить и вообразить.

«Никто сейчас не может сказать, чем обернется использование ИИ»

– Изначально вы планировали пригласить на главную роль в «Предчувствии» Гаспара Ульеля. Что изменилось в проекте после того, как на роль утвердили Джорджа Маккея?

– Гаспар погиб за две недели до начала предполагаемых съемок. Вся съемочная команда, Леа спрашивали меня, что я собираюсь делать. Я был намерен снять этот проект, так что сразу сказал, что сделаю картину, отложу съемки. Я сразу решил, что не буду заменять Гаспара французским актером – мне не хотелось никаких сравнений. Поэтому начал обычный процесс кастинга, который спустя пару месяцев привел меня к британскому актеру Джорджу Маккею. Единственная вещь, которая изменилась, это сцена в 1910 г. Планировалось, что она вся будет на французском, а сейчас она снята и на французском, и на английском. Герои переходят с одного языка на другой, с родного на иностранный. От этого общение между героями превращается в своеобразную игру в соблазнение. В остальном участие Маккея никак не повлияло на фильм.

– А для вас как режиссера, в чем заключается разница в работе на своем родном и на иностранном языке?

– Работать на английском мне удобно, я хорошо знаю язык. Вот если бы я снимал фильм на русском, то тогда я был бы в ужасе. (Смеется.) Думаю, что, когда снимаю сцены на английском, некоторые вещи становятся даже проще – это очень «прямой» язык, язык рассказа. Французский в этом смысле более сложный и витиеватый. Но мне понравилось смешивать два языка в одной истории.

– Вы часто работаете с одними и теми же актерами. Почему? Какое значение это имеет для вас?

– Думаю, это взаимное доверие. Например, с Леей Сейду мы работали уже три раза. В таких фильмах, тяжелых и энергозатратных для актеров с эмоциональной точки зрения, очень важен контакт между артистом и режиссером. Актер должен быть уверен, что понимает, что от него хочет режиссер, и наоборот.

– Одним из продюсеров «Предчувствия» стал актер, режиссер Ксавье Долан. Каково было работать с «канадским вундеркиндом»?

– Ксавье – мой друг, он не вмешивался в съемочный процесс и позволил мне работать над картиной так, как я этого хотел. Он давно хотел поучаствовать в создании какого-нибудь из моих проектов. Мы решили сделать копродукцию – это значит, что часть продакшена должна была происходить в Канаде. А после я еще попросил Ксавье сделать озвучку – зритель услышит его голос в той части фильма, где действие происходит в 2044 г.

– «Предчувствие», среди прочего, можно интерпретировать как саморефлексию. Работа над какими эпизодами стала для вас самой личной и почему?

– Я бы сказал, что это сцены 1910 г., потому что в них герои выражают свои чувства и эмоции похожим для меня способом. А самым сложным периодом оказался 2014 г., поскольку в значительной части сцен – одинокая девушка, которая чаще всего сидит за своим компьютером, а из этого нелегко создать хоть какое-то напряжение. Период 2044 г. тоже был непростым – в предыдущих исторических периодах ты просто воспроизводишь то, что уже было. А будущее пришлось полностью придумывать, изобретать паттерны поведения людей будущего, их гардероб, привычки. На экране это может смотреться легко, понятно и лаконично, но на деле была проделана большая работа.

– Были ли у вас референсы при создании картины? Например, часть, происходящая в Лос-Анджелесе, местами выглядит пародией на Дэвида Линча. Так ли это и было ли это сделано намеренно?

– Референсы были, но не очень много. Перед съемками я специально посмотрел только два фильма – «Эпоху невинности» Мартина Скорсезе и «Когда звонит незнакомец» Саймона Уэста. Во время создания проекта я ориентировался на настроение этих двух картин.

– Музыка играет большую роль в ваших фильмах. Каким образом в этом помогает ваше классическое музыкальное образование?

– Я стараюсь задумываться о сопутствующей музыке на ранних этапах – уже когда пишу сценарий. Нет какого-то четкого плана: не всегда сначала идет сочинение музыки, потом микширование, наложение на визуальный ряд. В этот раз особенно непросто было выбрать музыку, которая звучит в сценах в клубах, хотелось, чтобы она была значимой. Мне пришлось отложить в сторону создание сценария и переключиться на работу над треками. Потому что когда у меня закончен сценарий, должна быть готова и музыка.

Конечно, очень помогает то, что я сам пишу музыку к своим фильмам. Мне не нужно объяснять кому-то, что я хочу слышать и как это звучит у меня в голове. Это очень экономит время.

– Одной из тем фильма становится влияние искусственного интеллекта на жизнь людей. Верите ли вы в то, что ИИ может захватить мир?

– В прошлом году во всем мире происходило очень много дебатов об опасности искусственного интеллекта. Тогда многие были испуганы силой, властью, которая оказалась у ИИ. Человечество столкнулось с вопросами, которые ему не приходилось решать раньше. Этическими, моральными аспектами при использовании искусственного интеллекта. Несомненно, это одна из забот современного мира, и никто сейчас не может сказать, чем обернется использование ИИ.

«Я люблю неопределенность, то, что находится на грани»

– В киноиндустрии довольно много временных самоповторов. В один год может выйти несколько фильмов о модной индустрии, затем – хорроры про семейные отношения, потом несколько картин о мировой катастрофе. Вы тоже несколько раз попадали в такой поток. Это совпадение, подтверждение теории, что интересные идеи витают в воздухе, или взаимный «копипаст»?

– Я думаю, что хорошие идеи на самом деле витают в воздухе. Любой творец, каким бы ни было его искусство – кино, живопись, музыка, танец, не обязательно должен иметь какое-то логическое объяснение своим идеям, своему вдохновению. Но, безусловно, взаимодействие с современным миром накладывают отпечаток на мысли и замыслы.

– В своих работах вы неоднократно обращаетесь к бессознательному, тому, что непостижимо. Чем вас привлекает эта сторона бытия?

– Мне нравится смешивать в фильмах реальные и абстрактные вещи, добавлять как реализм, так и фантастику. Мне скучно делать фильм в одном жанре, нравится делать его многогранным.

– Создается впечатление, что почти в каждом вашем фильме фигурирует зомби – настоящий или в качестве символа. Речь не только про «Малышку зомби», но и про «На войне» или «Ноктюраму», где герои ведут полубессознательное существование, сосредоточившись на одной цели и не замечая мира вокруг, или принимают участие в странных ритуалах. С чем это связано?

– Наверное, я люблю неопределенность, то, что находится на грани, между днем и ночью, между жизнью и смертью, реальным и потусторонним. Такие своеобразные «сумерки» – мне кажется, это интересная территория для исследования, которую хочется показать на экране.

– Раньше вы довольно часто жили между Парижем и Монреалем. Тогда и сейчас вы ощущаете себя больше французом или канадцем?

– Раньше я на самом деле делил свое время между двумя этими городами, а сейчас я живу в Париже. Но даже тогда я ощущал себя большей частью французом. Может быть, на это повлияло мое образование или какие-то вещи из детства. Это может показаться странным, но в Монреале мне нравилось чувствовать себя иностранцем – быть чужаком, смотреть на новое окружение с точки зрения француза.

– Как изменилась французская киноиндустрия после пандемии? Скучаете ли вы по каким-то ушедшим в прошлое вещам?

– Она стала менее смелой, стала опасаться многих вещей. Например, я начинал искать финансирование на «Предчувствие» в 2020 г. Если бы я делал это сейчас, то не уверен, что мне бы это удалось. Потому что мне бы наверняка сказали, что это слишком сложный проект с запутанным сюжетом. Так что да, индустрия изменилась, и не в лучшую сторону. Но кинематографисты все равно должны пытаться сделать фильмы, которые они хотят снимать, даже если это становится сложнее и сложнее.

Кроме того, сейчас все труднее захватить внимание аудитории. Непросто даже заставить людей выйти из дома, оторвать их от стриминговых платформ и заставить дойти до кинозалов.

– Есть мнение, что французское кино – вещь в себе. Должен ли фильм говорить о международных событиях, темах или универсальных вещах, чтобы стать успешным не только в своей стране, но и на других территориях?

– Я думаю, что все темы, которые чаще всего затрагиваются в моих фильмах – любовь, страх любви, преданность, одиночество, отношения с технологиями, фантазии о будущем, – они универсальны. Мне кажется, что каждый человек так или иначе задумывается о них. Интересно показывать их с неожиданной стороны: например, одиночество – это не всегда про слабость, часто совсем наоборот.

– А что для вас является показателем успеха картины? Фестивальные награды, кассовые сборы, похвала человека, являющегося для вас авторитетом?

– Думаю, для меня это будущее фильма. Это не про сейчас, а про то, где будет фильм через 5, 10, 15 лет. Будут ли его все еще пересматривать или о нем все забудут? Сейчас на этот вопрос невозможно ответить.

– Когда вы снимаете фильм, вы воображаете, где будете его представлять? На каком фестивале или даже на церемонии какой-то премии?

– Проекты, подобные «Предчувствию», нуждаются в фестивалях. Речь про необычные картины с небольшим бюджетом, не блокбастеры. Нас очень хорошо приняли на Венецианском кинофестивале, мы получили очень позитивные отзывы. Стала ли такая картина обладательницей награды или нет – уже другая история. Но главное – быть услышанным среди профессионалов индустрии, чтобы о фильме заговорили еще до того, как он дойдет до зрителя в прокате в разных странах.

– Вы работаете не только за камерой, как режиссер, но иногда появляетесь и в кадре в качестве актера. Чем вас заинтересовал фильм «Титан» Жюлии Дюкурно, в котором вы сыграли, и по какому принципу вы выбираете роли?

– Я снимаюсь только у друзей, у людей, которых знаю. Я был учителем Жюлии в школе (престижная киношкола La Fémis. – «Ведомости»), знаю ее уже 15–16 лет. Когда она отправила мне сценарий, то предложила роль отца главной героини – он погибает через минут 15 от начала фильма. Я прочитал сценарий и сразу сказал себе: «Понятно, она хочет убить отца, я в деле».

– Над чем работаете сейчас?

– Еще не знаю. Подготовка и съемки «Предчувствия» были выматывающими, я сейчас чувствую себя немного «пустым». Хочу просто пожить немного и отвлечься.

– Чтение неплохо помогает. Может быть, вам понравится что-то из русской классики и вы возьметесь за еще одну экранизацию?

– Да, это интересная идея! Почему бы и нет?

– Только будьте аккуратны, в русской классической литературе все страдают.

– О, хорошо, что сказали. Спасибо за предупреждение!