«Наследие»: «Голодные игры» а-ля рус

В недалеком, как говорится, будущем мир охватила странная напасть: дети стали массово умирать, не доживая до совершеннолетия, и вид homo sapiens оказался под угрозой исчезновения. Чтобы дать человечеству второй шанс, ученые разработали программу «Наследие». Собрали в пробирках биологический материал, из которого когда-нибудь потом, когда проблема сама собой рассосется, смогут вновь родиться дети и унаследовать Землю. А себя погрузили в криогенный сон, чтобы дожить до того времени и управлять процессом.

Прошли годы, человечество вымерло, природа очистилась. Под руководством ученых, в нужный момент вышедших из стазиса, вылупляется первая генерация новых людей. Рождаются они вроде бы сразу подростками с социальными навыками и развитой речью (быть может, в будущих сериях это будет как-то объяснено). Но, несмотря на регулярные сеансы у психолога и материнскую заботу гинеколога, новое поколение, едва выйдя из пубертата, устраивает кровавый бунт против своих наставников и строит жестокое общество, стилистически напоминающее военный коммунизм.

Действие сериала режиссера Алексея Голубева (известен участием в киноальманахе «Москва, я люблю тебя!», за которым последовали аналогичные проекты про Астану и Баку) попеременно разворачивается в двух временных пластах. В условном настоящем, где только что вышедшая из бункера-инкубатора девочка Аня (дебютантка Таня Меженцева) попадает в концлагерь, созданный теми, кто успел родиться раньше. И в прошлом, где показаны будни перезапущенной человеческой популяции еще до бунта и под опекой ученых, – эта временная линия, видимо, призвана объяснить, что же в эксперименте пошло не так.

Сюжетно «Наследие», ясное дело, черпает идеи из «Повелителя мух» и братьев Стругацких. Визуально – из антиутопий, сделанных в хмуро-серой палитре («Дорога», «Голодные игры»). Тут всегда пасмурно, грязно, местами осадки. Тут гуманизм в опасности и зловещая тень тоталитаризма. Мир, оставшийся без бога, и ученые, которые пытаются его собой заменить. Но богом быть, как известно, нелегко. А молодежь такой народ, что стоит хоть немножечко недосмотреть, как они уже, по-большевистски поблескивая очечками, толкают с балконов человеконенавистнические речи и хором скандируют: «Казнить! Казнить!»

Словом, авторы приглашают зрителя к серьезному разговору о том, что «человеком не рождаются» (слоган сериала), а цивилизация – штука хрупкая и чуть что скатывается в варварство, рабовладение, фашизм и коммунизм, между которыми тут показательно не делается отличий.

Серьезного разговора, однако, не получается. Фантастика – это всегда небывальщина, и именно потому она должна быть особенно убедительной, чтобы зритель, несмотря на все фантастические допущения, мог принять вымышленный мир и поверить в него. А с убедительностью у «Наследия» проблемы: художественный замысел не очень гармонирует с фабульной фактурой и лором изображаемого мира, отчего авторам на каждом шагу приходится грубо натягивать одно на другое.

Почему дети «вызревают» не в лабораторных инкубаторах под наблюдением ученых, а в каких-то одиночных бункерах, спрятанных по лесам? (Ответ: ну, чтобы было таинственнее.) Почему, вместо того чтобы обучать своих воспитанников способам ведения хозяйства – как рубить дрова, свежевать туши или там доить козу, – взрослые держат их в подземном интернате и донимают строевой подготовкой? (Ответ: ну, чтобы было антиутопичнее.) Если по лесу, как нам показывают, шастает густо расплодившееся, пока не было человека, крупное и мелкое зверье, почему герои едят преимущественно крыс? (Ответ: а это чтобы показать неприглядную скудость постапокалиптического мира.)

Фантастический сюжет сериала трудно принять всерьез – прежде всего потому, что он скверно продуман. Но что еще хуже – он скверно рассказан. Авторы хотят создать многофигурную постановку, где было бы много персонажей, у каждого была бы своя сюжетная линия и за всеми было бы интересно следить – типа как в «Игре престолов». Задача им, однако, оказывается не по зубам, и с самого начала все превращается в композиционный сумбур.

Мелькают какие-то лица и обрывки чьих-то историй. Безликие, едва обозначенные персонажи совершают нелепые поступки. Не в силах более сдерживать накопившуюся страсть, мальчик и девочка бросаются друг другу в объятия, и нам бы за них порадоваться, да вот беда: мы едва знаем этих людей и до этого момента понятия не имели, что у них, допустим, накопилась страсть. Девочку мы видим второй примерно раз. Мальчик где-то мелькал на периферии сюжета, но не четко отличался от других мальчиков: директор по кастингу набрал в сериал нескольких молодых актеров одного типажа – с полудлинными волнистыми волосами, точеными профилями и соболиными бровями, – так что с ходу их друг от друга и не отличишь. Особенно если у них не прописаны характеры, а они, конечно же, не прописаны.

Наблюдая, как молодые хипстеры с их безнадежно холеными лицами играют суровых выживальщиков, изображают лагерную дедовщину или с видом познавших изнанку жизни людей смотрят вдаль, испытываешь чувство неловкости. Еще тут по окрестным лесам рыщет актер Алексей Серебряков (известен по фильмам «Груз 200» и «Левиафан»), который в отличие от юных коллег хотя бы пытается вложить в написанные для него реплики какие-то характерные интонации. Эффект получается странным: будто кто-то решил со страстью и выражением прочитать телефонный справочник.

Наверное, единственное, что действительно удалось в «Наследии», – это снятые в Подмосковье и в Абхазии пейзажи постапокалиптического мира, полные, так сказать, красивой и мрачной поэзии. Жаль, что их там немного.