Алексей Федорченко: «Я создал некий мир – поживите в нем»

Сегодняшнюю российскую киногеографию можно разделить на три территории – столичную, якутскую и территорию Алексея Федорченко. На его счету призы Венецианского кинофестиваля – за документальный фильм «Первые на Луне» и игровую кинокартину «Овсянки». Его фильмы также отмечены наградами жюри практически всех российских кинофестивалей и премий – «Война Анны» («Кинотавр», «Золотой Орел», «Ника»), «Железная дорога» («Окно в Европу» и др.), «Последняя «Милая Болгария» (ММКФ) и т. д.

При этом Федорченко, пожалуй, единственный из отечественных режиссеров с мировым именем продолжает жить и работать не в столицах. И уезжать из Екатеринбурга не планирует. Порой кажется, что сама уральская горнозаводская культура породила этот неохватный, почти раблезианский интерес к истории и ее белым пятнам, этнологии. В интервью «Ведомостям» Федорченко рассуждает о том, зачем заставлять зрителя сомневаться в происходящем на экране и почему массовая культура потребления не должна занимать все пространство.

«Прошлое близко»

– Меня всегда волновало, кто жил тут до меня. Прошлое же близко. Мы просто его не знаем, забыли, закрыли глаза. Видим лишь то, что у нас под носом. Ну что такое век, два, три – это крайне мало. Начинаешь это чувствовать, когда открываешь для себя пласт культуры, который здесь на этом месте находился. И люди жили по-другому, думали по-другому, а потом растворились в твоих предках.

Конечно, первым толчком для меня стало творчество Дениса Осокина, автора моих нескольких фильмов. До встречи с ним я мало интересовался финно-угорской культурой, а он в этом деле большой специалист. Так начали создаваться эти фильмы, и получился целый сериал о финно-уграх: меря, мари, есть фильм о коми, о хантах. Про коми я делал картину, которая называется «Ветер Шувгей» о заброшенных в коми-тайге городах, построенных болгарскими лесорубами. В 1967 г. был заключен договор с Болгарией, в 1980-е объявили комсомольскую стройку – огромную территорию леса отдали на вырубку болгарам, которые работали вахтовым методом. Думаю, что 90% молодых болгар 1970–1980-х прошли через эти города. А в начале 1990-х их отправили восвояси, обвинив в уничтожении местной экологии. И сейчас в тайге стоят мертвые города – Верхнемезенск, Усогорск, Междуреченск и Благоево. Наш фильм о том, как в коми-тайге сохранился «запах» далекой южной страны, как соприкоснулись две такие разные культуры.

– По-разному бывает. Мари, марийцы – это один из больших народов России. Они живут рядом, недалеко от Москвы, их многотысячелетняя культура сохранилась, но не полностью – процентов на пятьдесят. А когда рассказываешь о культуре исчезнувших народов, вроде мери или мурома, подключаешь фантазию, воображение.

Но даже когда мы рассказывали о живом народе, таком, как марийцы, все равно мы старались что-то привнести в их культуру. В нашем фильме «Шошо» действующие лица – настоящие марийские карты – священники, живущие в священных рощах. Мы додумывали-придумывали для них обряды, молитвы, во многом забытые. Но мы не обманывали, мы с ними советовались, предлагали в это поиграть, говорили, что так могло быть.

Мы не нарушаем традиций, скорее можем их дополнять. Карты, прочитав наши истории, говорили: «Ну да, так могло быть, вот такое, например, жертвоприношение дороге». Или они брали наш текст и вводили его в свой обиход. Вот это, по-моему, прекрасное было взаимотворчество. Поэзия Дениса Осокина обогатила тогда марийскую культуру.

– Это от воспитания зависит, от образования. Тогда Республика Марий Эл разделилась примерно пополам: одни были в восторге и восхищались фильмом, пропагандировали его. Другие грозились наказать, наслать колдунов на нас. Я им говорил: «Так сделайте другой фильм про себя». Все они словно под копирку – белые рубашки, вышиванки, мониста, свадьба обязательно, история девушки, которую выдают замуж за нелюбимого. Все такое кондовое, музейное. Там же молодежь есть, хотя бы она должна придумывать, снимать что-то интересное. Но нет, будто все один долгий пыльный фильм снимают. А нам удалось привнести свежую волну в марийскую культуру.

– Гордиться достижениями, конечно, надо, если они есть. Не стоит гордиться придуманными достижениями. У нас и реальных довольно. Зачем выдавать какое-нибудь вторичное открытие за всемирный прорыв. Паровозы Черепановых – первые в России, но не надо выдавать их «железное чудо», созданное спустя годы после изобретений Тревитика и Стефенсона, за мировое открытие.

Мне кажется, эти подмены унижают нашу историю. Но все это не исключает возможность фантазировать. В моем фильме «Первые на Луне» есть фантастический полет космонавтов в космос. Этот фильм скорее о героике, о героях 1920–1930-х – людях, совершивших грандиозное усилие. И это мог быть не обязательно полет на Луну, а какая-нибудь гигантская плотина, шахта сверхглубокая. Вот что мне было интересно. Фильм о героях и о том, как государство относится к своим героям.

– Да, фильм получил несколько главных призов как документальный – в Венеции, Загребе. Принципа «не наврать» никто не отменял, даже если придумываешь какое-то событие, то оно стоит на плечах реальных фактов, реальной истории. Во всех моих фильмах мы ориентируемся на документ.

– В этом фильме документами, на которые мы опирались, была история ракетостроения, мирового и российского. Кроме того, макет нашего лунного модуля мы сделали по эскизам инженеров 1920-х гг. Я нашел эти чертежи и разработки 1920-х гг., когда люди, с одной стороны, боролись с неграмотностью, с другой – думали о космосе. Среди этих документов отыскался и эскиз лунного корабля, лунной капсулы. И мы ее с точностью воплотили. Или в «Ангелах революции» – город Сатурний, огромное кольцо вокруг Земли, где живут люди. А сама Земля отдана под сельхозработы и жизнь животных: это ведь тоже дипломная работа выпускника ВХУТЕМАСа Виктора Калмыкова.

«Найти идеальный исчезнувший мир»

– Она действительно уникальна, не похожа ни на какую другую, потому что эти люди долго жили в относительно замкнутом пространстве и творили себя, свои мифы, сказки – сами. Эти тексты интересно читать, даже если ты плохо в них разбираешься и не очень понимаешь внутреннюю логику.

– И европейской, и азиатской. Она существует сама по себе.

– Я не очень любил Бажова. Он казался каким-то пыльным, его было много, его нам подавали как исключительно советского писателя. По-настоящему разобрался в Бажове уже в начале 2000-х, когда мне заказали сценарий по «Хозяйке Медной горы». Я погрузился в чудскую философию, мифологию, в историю народа, который не сохранился, исчез, растворившись в лесах и в пришлых народах. Вот тогда начал понимать мотивы Хозяйки – мертвой женщины, которая ищет себе мужа. Начал понимать и мотивы этих ребят, которые упорно копают землю – твердую или мерзлую, чтобы найти камни и золото. А может, найти идеальный исчезнувший мир. Все по-другому, намного увлекательней, чем казалось в детстве – по незнанию.

– Я бы не сказал, что Бажов настолько связан с уральскими мифами. Все-таки он многое придумал. Демьян Бедный, посчитав «Малахитовую шкатулку» фольклором, начал перекладывать ее в поэму и страшно обиделся, когда узнал, что эту «Малахитовую шкатулку» полностью сочинил Бажов. Бедный очень на него обиделся, назвал «колдуном уральским бородатым». А заодно ругал попавшуюся под руку писательницу Софью Федорченко, которая тоже позволяла себе «домысливать» документальные тексты.

– Нет, из любимых писателей, но не родственница.

– Созданный нами мир похож на наш, но при этом находится в одном шаге от нашей реальности.

– Буду рад, если зритель хоть немножко задумается, засомневается. Что-то начнет проверять. Не будет верить на слово, вспоминая штампы, засевшие в голове. Так примерно смотрят кино 95% публики. На этом и стоит, в принципе, интертеймент – на привычном. Люди рады видеть узнаваемое, новое – это некое усилие, которое нужно сделать, но не хочется. Я ориентируюсь все-таки на зрителя умного, уважаю зрителя, не делаю скидок для восприятия. Хочется вместе с ним разбираться в теме.

– Я создал некий мир, поживите в нем, этот мир основан на реальных событиях. Не хотите мне верить, проверяйте, перечитывайте источники – письма Толстого, труды Кишиева. Буду рад, если найдете ошибку в фильме, если отыщете какие-то удивительные иные факты. Мы для этого и работаем. Но уверен, правда вас удивит больше, чем вымысел!

«Хочется в каждом фильме открывать что-то новое»

– Для меня научная работа увлекательная и самодостаточная. Даже если фильма не будет, я уже получил удовольствие, узнал новое, освоил новую профессию. Я могу быть этнографом, паразитологом, космическим инженером. И каждый раз с нуля начинаю эту работу. Это не скучно, это всегда новая жизнь. Как может подобное не нравиться?

По профессии я экономист – организатор труда в машиностроении. Довелось работать и на поточном производстве на Ирбитском мотоциклетном заводе, и на единичном – на «номерном» заводе. На конвейере через некоторое время начинаешь тупеть от монотонного потока – это называется «производственный идиотизм», а единичное производство – всегда творчество. Вот до сих пор предпочитаю заниматься единичным производством.

– Писал сценарий, который до сих пор не снят, – по Стругацким.

– Да, сценарий сильно отличается от повести. Это давняя задумка, но я работаю над многими сценариями параллельно. У меня сейчас в разработке 4-5 сценариев, и все ждут своего часа. Сценарий фильма «Енотовый город», который я сейчас заканчиваю, мы написали в 2008-м.

– Так мой мозг устроен: когда переключаюсь с проекта на проект, голова отдыхает. Мне легче работать над тремя фильмами одновременно, чем над одним. Вот и сейчас делаю три фильма, спектакль и еще два сценария пишем.

– Вот он как раз пример для гордости. Аксенов жил в конце XIX в. и своими книгами предвосхитил ряд принципов теории относительности Минковского и Эйнштейна. При этом остался в тени, потому что наши ученые ему не поверили. К тому же о нем ничего не известно – в Википедии стоят знаки вопроса напротив времени и мест рождения и смерти. Не известно, где он жил и кем работал. Известны только его пять книг, где он сформулировал свою теорию. Но книги издавались небольшими тиражами в основном в маленьких провинциальных городках. Мы больше года занимались восстановлением его биографии. Этому посвящен наш фильм – расследование кинобиблиодетектив «Колбаса Митрофана Аксенова».

– Это третий фильм условной трилогии в жанре «документальная сказка». Были «Первые на Луне», потом «Большие змеи Улли-Кале», и вот «Енотовый город». Сейчас идет монтаж.

– Там разворачивается существенная часть действия. У фильма интересная структура, которую я не встречал раньше. Это, по сути, три разных фильма – каждый самодостаточный, его можно смотреть отдельно. Но когда смотрим их вместе – видим нечто большее – пазлы складываются в чудесную таинственную картину.

– Стараюсь об этом не говорить, пока фильм не готов. Ну, прежде всего это интересный для меня жанр. Все-таки хочется в каждом фильме открывать что-то новое. К чему заниматься самоповтором? Поэтому каждая моя работа не похожа на предыдущую. И «Енотовый город» совершенно не похож ни на «Первых на Луне», ни на «Больших змей».

– Последние шесть-семь лет собираю коллекцию книг репрессированных авторов, прежде всего сталинской эпохи. Нашел очень много совершенно не известного. Люди удивительные, их труд, их жизнь. Уверен, что не успею изучить и десятой части того, что нашел.

И я уже давно не ассоциирую эти открытия с кинопроизводством. Это самостоятельный поиск, который стоит у меня на первом месте. Кино – на втором, потому что через эти книги, которые я нахожу по всему миру, я могу каждый день открывать новое. Я практически не смотрю фильмы, сериалы, потому что это все не идет ни в какое сравнение с теми реальными событиями, с теми невероятными людьми, с которыми я живу в этих книгах.

– Размышляю об этом постоянно и думаю: «Ну кому это будет интересно?» Хотя я убежден, что это национальный золотой фонд, знаю, что это уникальное собрание. И знаю, что все это никому не нужно. А биться головой об стену – нет ни сил, ни времени. Мне достаточно, что вся эта поразительная информация приходит ко мне, ею живу. Постараюсь, конечно, чтобы все это не пропало, как-то зафиксировать, оставить в истории саму коллекцию, ее каталог. Но пропагандировать, что-то кому-то доказывать – не хочу.

«Поток – это скучно, не интересно»

– Увы, ни недавних «Больших змей», ни «Малой Болгарии», правда, не видели. Да возможно, и интересны они двум-трем процентам зрителей. Это так называемое нишевое, не легковесное кино. А донести до этих процентов кино – некому. Ну нет у нас такой прокатной структуры, которая продвигала бы такие фильмы.

– Не знаю, это, наверное, надо говорить с прокатчиками, почему им все это не интересно. Я махнул рукой давно, для меня важнее сделать картину, которую посмотрят, может быть, через 50 лет, чем страдать о том, что нет проката. Я сам выбрал эту дорогу, и поверь, мог снимать другое кино и деньги зарабатывать. Но мне это скучно, не интересно – это «поток», «производственный идиотизм». А жизнь слишком короткая.

– Не хочется повторять: надо начинать с детского сада, людей надо воспитывать и приучать к чтению не макулатуры, к смотрению хорошего кино. Чтобы люди слушали классическую музыку, надо начинать ее слушать в детстве. Не мракобесие, а просвещение должно быть востребовано. У меня, к сожалению, нет времени на то, чтобы заниматься детскими садами… Так что пусть хотя бы картины останутся.

– Нет.

– Новосибирский Академгородок его золотого периода! Это «Силиконовая долина» советской эпохи, конгломерат научно-исследовательских институтов, цвет советской науки, цвет интеллигенции. Те люди, которые слушали Высоцкого, Галича, Вознесенского. Посещали лекции выдающихся ученых, театральные постановки, стояли ночами за билетами, за редкими изданиями. Вот такая, наверное, уникальная общность людей и есть мой вымирающий зритель. Я бы уточнил, идеальный зритель, с которым мне интересно, а ему – со мной. Я пару раз там выступал, и это незабываемо.

В то же время у нас есть замечательная молодежь, которой эти фильмы пришлись бы по душе. Но менеджеры, директора кинотеатров – своего рода шлагбаумы, они не пропускают неконвенциональное кино, сделанное вне привычных штампов. Поэтому гигантским, все сносящим потоком несется комфортное попсовое, попкорновое. Я к такому кино тоже отношусь неплохо, но это другая культура, массовая культура потребления, она не должна занимать все пространство.

Есть и «мой» зритель за рубежом – тот, который улавливает нюансы истории и изображения так, как я этого хотел. Это зритель Рима, Варшавы, Сан-Франциско, некоторых других городов.

– Мне кажется, что и «Война Анны» – абсолютно зрительский фильм. Но прокатной компании просто было не интересно им заниматься…

– У нас в кинокомпании запрещено слово «референс», штампы тем более под запретом. Если мы пишем сценарий или делаем раскадровку, сразу отказываемся от кадра, который уже где-то мелькал. Если хочешь сделать как-то по-другому, то обязательно сделаешь. Берем, например, фильм на самую заштампованную тему – «о революции», «этническое кино» или «фильм о войне» и отказываемся от всех до нас прочерченных лекал, переходящих из фильма в фильм. Ведь в каждом фильме про войну одно и то же – взрывы, земля комьями, мужская дружба и любовная история. Можно сделать конструктор: набрать кадров из разных фильмов и смонтировать кино про войну.

– Да так было и до нейросети. Но и нейросеть может быть полезна. В «Колбасе Митрофана Аксенова» я использую сразу две нейросети. Одна собрала мне персонажа, придумала его концепт. Вторая написала музыку.

– Такова была драматургическая задача.

– Наверное, об этом лучше бы рассказал Евгений Григорьев, художественный руководитель студии. Главное, что она начала работать уже в прошлом году. Уже два игровых фильма снято, еще два планируется сделать до конца года. В основном там сейчас работают молодые режиссеры, фильм «Сломя голову» делал сам Женя. Они ко мне не обращались, слава богу, справляются сами.

– Я думаю про Шигира, мне он очень нравится. Если что-то придумаю, сделаю, конечно. Нечто такое необычное. Я все жду, когда он мне сам подскажет, мы же видимся довольно часто. Поэтому не хочется его обижать банальностями. Он точно достоин чего-то большего.